— Ты должна была охранять фронньер ценой жизни! — пробасил он и грязно выругался на местном наречии, которое мы не очень понимали. Всеобщий язык был в ходу даже в Гринвиде, на окраине Севера.
Я понимала, что моя служанка лжёт, но не готова была отдать её чужакам. После, когда пойму, что и по чьему приказу она делала в таверне, пока мы кричали о помощи наверху.
— Оставьте её. И где наши вещи...
— Их доставят. Ярл Кай долго ждать не будет, едем, — насмешливый указал на экипаж из синеглазых коней, косившихся на нас с подозрительным прищуром, словно хотели завезти на край света в логово людоеда.
— Но наша обувь! Как мы поедем в таком виде? Мы замёрзнем! — Виктория пришла в себя и осмелела настолько, что пыталась выторговать лучшие условия.
Наши взгляды с предводителем снова пересеклись, и желание возражать, жалобно скуля, уползло в такие тайники сердца, в которые лучше не заглядывать.
— Мы едем, — коротко приказала я Виктории замолчать. Эрина только смотрела на происходящее во все глаза и молчала.
Понимала, что не надо встревать. Эрина всегда была понятливой.
— Добро пожаловать в Гринвид, фронны! — усмехнулся главарь и распахнул дверцу экипажа.
— Благодарю вас, фрон Хемминг! — произнесла я и вложила ладонь в протянутую руку. Предводитель отряда посерьёзнел и, пристально посмотрев мне в лицо, кивнул.
— Будем знакомы, фронна Рогенда. Я слышал о вас.
2
— О тебе слышали во всех уголках королевства. О моём Алом Георгине, рыжеволосой принцессе, — шептала Леди-мама, расчёсывая мои гладкие волосы.
Она любила делать это самостоятельно, не позволяя никому, кроме доверенной служанки, приставленной ко мне, касаться их щёткой. В них моя Сила, моя особая власть, но через волосы враг может нанести мне вред.
— Не называй без нужды даже свои имя. Те, кому надо, знают его, а незнакомцам не называй. Бойся вреда. У принцессы много врагов.
А теперь я сидела в экипаже, укутанная мехами и шкурами, и ехала навстречу неизвестности вместе с моими спутницами и служанкой, которую благодаря заступничеству нас троих, оставили при госпожах. Маленькое окошко было зарешечено и сквозь него нельзя было разглядеть, что за окном, день или ночь.
— Что случилось, госпожа? Ваши волосы, у меня в глазах темно, или они поменяли цвет? — Виктория шептала молитвы прежним Богам и грела ладони, а потом взглянула и произнесла странные слова, вырвавшие меня из раздумий.
Эрина, до этого опустившая голову и тоже повторявшая молитвы, резко посмотрела, прищурив глаза. В экипаже, освещённом только тусклой лампой под потолком, было нелегко разглядеть даже собственные руки.
Служанка Мектильда, так и не пришедшая в себя от пережитого ужаса быть изгнанной дважды, только сидела у моих ног на полу на толстой шкуре, притянув колени к лицу, и раскачивалась из стороны в сторону под собственное бормотание.
Если бы её увидели в таком состоянии дома, черноволосую, растрёпанную, полуодетую с безумными глазами, то тут же признали носителем Чёрного Дара. Прорицания считались под запретом, они навлекали беду на того, о ком говорили.
— Что ты сказала? — мотнула я головой, отгоняя призраки прошлого. — Что с моими волосами?
— Они потемнели, ваше высочество, — выдохнула Виктория, словно задыхалась. Они с Эриной смотрели на меня, как на призрак давно почившего. — Они не такие, они тёмные...
— Это всё демонский огонь, — прошептала Эрина, переглянувшись с соседкой. —Говорят, что огня не было, это лишь негаснущее пламя для лампы.
