Поцелуй теней - страница 13

Если бы Мори не был так явно безразличен к моему обаянию и собравшемуся народу, я бы сказала, что он специально тянет, потому что ему это нравится, но он куда-то таращился внутренним взором, и было ясно, что он замечает только то, что делает, а не с кем и на каком предмете. Я поняла, почему на него жаловались работающие под прикрытием агенты-женщины. Жаловались они на его требование – не делать все это наедине. Он хотел, чтобы были свидетели, подтверждающие: границ он не переступает. Хотя, честно говоря, если бы все свидетели были люди, они могли бы и усомниться. Он мял, вертел, поднимал и по-всякому возился с моей грудью, будто она вообще ни к чему не приделана. Получалось очень интимно, хотя это в его намерения не входило. Он был как бесчувственный болван – или рассеянный ученый. У него была только одна любовь – скрытые микрофоны, скрытые камеры. И если нужен лучший в Лос-Анджелесе специалист по этим делам, то обращайтесь к Мори Клейну. Он ставил системы безопасности голливудским звездам, но истинная его страсть – работа под легендой. Как сделать приборы еще меньше, спрятать еще лучше.

В какой-то момент он даже предложил спрятать микрофон внутри моего тела. Я не застенчива, но эту идею отвергла. Мори помотал головой, бурча про себя: «Не знаю, какое было бы качество звука, но если бы хоть кто-то разрешил попытаться!» У него был помощник, то есть «держатель инструментов», а также, наверное, дипломат в случае необходимости.

Крис (если у него и есть фамилия, я ее ни разу не слышала) предупредил Мори, чтобы тот не был слишком уж неделикатен или неосторожен. Он нависал над нами, пока я не заверила его, что все в порядке. Сейчас он стоял рядом с Мори, как хирургическая сестра, готовая подать любой требуемый диковинный инструмент.

Джереми сидел за своим столом, глядя на зрелище, переплетя пальцы, с добродушной улыбкой на лице. В глазах его выразился вежливый жар, когда я сняла платье и осталась в белье, но потом он лишь старался удержаться от смеха при виде полного отсутствия жара у Мори Клейна. Джереми сделал мне комплимент по поводу изумительного контраста между белизной моей кожи и чернотой белья. Полагается сказать что-нибудь приятное тому, кто в первый раз при вас раздевается.

Роан Финн сидел на углу стола Джереми, болтая ногами в воздухе и, сам того не замечая, тоже наслаждаясь представлением. Ему не надо было говорить мне комплименты – он меня видел голой сегодня ночью и много еще ночей до того. У него прежде всего заметны были глаза – огромные, живые карие сферы; они притягивали взгляд, как луна на ночном небе. Потом уже можно было обратить внимание на темно-каштановые волосы, как они обрамляют лицо, скатываются волной сзади; потом на губы – совершенный выгнутый лук. Кажется, что для такого цвета он использует помаду, но это только кажется. Кожа его с виду белая, но на самом деле не совсем, не чисто-белая. Как будто кто-то взял мою бледность и добавил чуть-чуть темно-красного от его волос. Когда он одевается в коричневый или другие осенние цвета, кожа его будто темнеет.

Он точно моего роста, и потому кажется с первого взгляда хрупким, но тело, выглядывающее из-под черной одежды, которую он сегодня натянул, смотрится твердым и мускулистым. Он гибок, подвижен. И еще я знаю, что на спине и плечах у него ожоговые рубцы, как белые мозоли на шелке кожи. Они появились, когда один рыбак сжег его тюленью шкуру. Роан был из шелки – тюленьего народа. Когда-то он мог натянуть тюленью шкуру и стать тюленем, потом скинуть ее и снова стать человеком – то есть принять облик человека. Но однажды один рыбак нашел его шкуру и сжег. Эта шкура не была просто магическим приспособлением для превращений. Она даже не была частью Роана, она была им самим, – как его глаза или волосы. Я никогда не слышала, чтобы человек-тюлень мог выжить после разрушения своей второй личности, но Роану повезло. Выжить-то он выжил, но облик менять уже не мог. Он был обречен навеки оставаться на суше, никогда не видеть второй половины своего мира.