Почему стоит читать? Сборник статей - страница 2

«Да, – пишет он Хоггу за три месяца до женитьбы, – брак есть нечто ненавистное и противное. Какое-то невыразимое, тошнотворное отвращение охватывает меня, когда я думаю об этих самых деспотических, самых ненужных цепях, которыми предрассудок сковывает нашу жизненную энергию». Гарриэт, однако, считалась с условностями и Шелли тогда самоотверженно уступил ее «предрассудкам».

Странное и необычное восприятие жизни проявилось у Шелли и в истории его отношений с ближайшим другом Хоггом, которого заподозрили в интимных отношениях с Гарриэт вскоре после того как Шелли на ней женился: недаром многие исследователи считают Хогга мерзавцем и лицемером, и он действительно был способен на многое. Его обращение с письмами Шелли, недавно опубликованными в их первозданном виде, показывает, что Хогг не останавливался и перед тем, что называется подлогом. Делать купюры в уже опубликованных письмах иногда допустимо, если сокращения не искажают смысла, однако Хогг меняет и слова, и мысли, как ему заблагорассудится. Его издатель полагал, что тот поступает так, исходя из интересов Шелли, но, посудите сами: вот Шелли, сраженный предательством друга[8] и опасающийся встречи с ним, пишет: «Не преследуй нас. Постарайся вести себя достойно, постарайся быть добродетелен. Верни себе то, от чего ты на время отказался, чтобы впредь никогда, никогда не отказываться снова». А Хогг публикует это следующим образом: «Ты не можешь нас сопровождать? – но почему же – нет? Я постараюсь быть хорошим – быть добродетельным – и обрету вскоре опять то, от чего на время отказался, чтобы уже никогда, никогда впредь от этого не отказываться». От такого подлога даже дух захватывает! В другой раз Шелли пишет Хоггу: «Не думаю, что на тебе нет греха», а Хогг меняет текст следующим образом: «Не думаю, что ты непогрешим». Да, издатель должен был стать абсолютным «хоггером», чтобы прощать такие стилистические уловки.

Тем не менее письма Хогга представляют большой интерес, так как ярче высвечивают не его фигуру, а личность самого Шелли. Перед нами – молодой идеалист-доктринер, попавший в двусмысленную, трудную ситуацию. Исповедуя принцип свободной любви, Шелли, если рассуждать логически, не мог винить Хогга за то, что тот влюбился в Гарриэт, и неслучайно он совершенно откровенно пишет ему: «Надеюсь, я лишен предрассудков… Я мало ценю союзы, подразумевающие сожительство только с одним человеком. Тебе известно, что я нередко и раньше пренебрежительно высказывался о подобной монополии… Я ее невысоко ставлю».

И в то же время он должен был принимать во внимание не только свои убеждения, но и счастье Гарриэт, а Хогг сделал ее отчаянно несчастной. И вот что Шелли с предельной откровенностью пишет о возможности жить втроем: «Я думаю сейчас о том, во что люди обычно превращают такие отношения и, возможно, я тоже не свободен от этого, а ты определенно имеешь кое-какие сомнения и Гарриэт тоже (в чем и заключается главное затруднение); она придерживается известных предрассудков, неразрывно связанных со всеми фибрами ее души; дело в том, что если бы ты жил вместе с нами, то не избежал бы конечного удовлетворения своей любви к Гарриэт… И ты снова обманывал бы самого себя и воображал, что все это добродетельно».

Насколько естественная ревность влияла на Шелли, когда он писал такие экстатические и несчастные письма – трудно сказать. «Твое преступление – эгоизм», – пишет он Хоггу, и прибавляет – «я допускаю, что ты не видишь разницы между ошибкой и преступлением, а от последнего я тебя искренне оправдываю, но до чего же ужасна твоя ошибка… Отныне ты уже никогда не сможешь думать, что это добродетельно – поступать так, как захочется… Я уже говорил тебе, что ты неискренен? Но я сказал это, потому что действительно так думаю».