Почему ты не спишь? - страница 5

Добежав до дома Мустафы, я перевёл дыхание. Обед – и солнце высоко. Жара как по расписанию. Пыльный воздух не давал нормально дышать, хотелось дышать как будто наполовину меньше. Друга моего не оказалось дома. Поразмыслив пару минут, что же мне делать дальше, я побрёл по улице… Военных стало больше, они громко что-то обсуждали и не обращали внимания на нас, гражданских. Но у меня при виде них было чувство спокойствия.

Взрослые никогда ничего не говорят детям, отвечают на вопросы уклончиво или не отвечают вовсе. Я никак не мог понять, что случилось. Почему ещё вчера главной заботой моей и ребят, что живут по соседству, было то, кто с кем будет играть и какая команда сильнее в игре в футбол. А сегодня на месте нашего поля для вечерних состязаний груда камней от уцелевшей частично многоэтажки. И на вопросы о том, что же случилось, никто не отвечал. Но я осмелился и подошёл к военному, который стоял в стороне от группы своих сослуживцев и пил воду. Я посмотрел на него, и он, такой высокий, опустив взгляд, посмотрел на меня. Я боялся его, это свойственно детям, потому что дети слабые и беззащитные. Ничего не спрашивая, он присел, положил руки мне на плечи и сказал, что надо терпеть и не сдаваться, потому что сегодня и, наверное, завтра и послезавтра война. Какая-то война. Что за слово-то такое? Ну, ясное дело, что это вооружённое противостояние. Но почему сейчас и у нас? Я видел такое только в кино, но в кино это же не по-настоящему. А если это так, то почему сейчас вокруг меня всё совсем настоящее?

Мужчина смотрел на меня, и в его глазах блестели слёзы. Нет, не те, которые текут по щекам. Другие, мужские слёзы, которые капают внутрь, которые есть, но которых как будто и нет, потому что их никто не видит. В его глазах был страх, тонны страха, километры надежды, барханы горечи и целые пустыни желания помочь… Я молча достал отремонтированный мной флаг, ещё раз сжал его в грязной ладони и протянул военному. Он взял мятую ткань и кивнул. Слова были бы лишними, так как и без слов в этой тишине было сказано слишком много. Карие глаза солдата как будто наполнились решимостью, которой до этого момента не хватало, и яростью. Когда маленькие просят помощи, ведь только взрослые могут их защитить. Взрослым проще, когда-то они были детьми, а вот мы не были взрослыми, но когда-нибудь, надеюсь, будем.

Я ещё долго помнил этот тяжёлый взгляд и тяжёлые руки на моих плечах. Как-то неспокойно. Вернусь домой… Купив по дороге молоко и хлеб, я вошёл в дом. Отец спал, температура снизилась, и он отдыхал. Мама, как обычно, хлопотала на кухне, а малыши играли в своей комнате, но очень тихо, как мыши. Аиша надевала на куклу какое-то платье, Халим катал по полу огромный грузовик, который месяц назад привёз ему отец. Я лёг на кровать и провалился в сон. Снилась Палестина, та, в которой всё тихо и спокойно. Ветер колыхал занавеси на кухне, мама что-то готовила, и на плите весело шипела еда. С улицы доносились крики ребят, бегущих на футбол. И от запаха специй, прилетавшего с рынка неподалёку, мне, как обычно, хотелось чихать. В доме чисто, все улыбаются и шутят.

Друзья… Мне снились друзья, все в ярких майках, с криком и хохотом гонявшие мяч. Футбольные ворота из досок и кирпичей и из этого же материала границы поля для игры. Они часто разваливались от удара мячом, мы дико от этого смеялись, потом ремонтировали конструкцию и продолжали игру. Целый процесс. Мы, все мокрые, носились друг за другом, выкрикивая всякую ерунду, и громко смеялись. Кто-то падал, под детский хохот поднимался, и игра шла дальше. Я слышу этот смех, как эхо. Мне не хотелось просыпаться. Теперь я очень ценю этот сон. Именно в нём самое дорогое, именно в нём, в этих нескольких минутах, запечатлена память о тех днях, где мы жили в мире.