А вот его женщине по душе такая исключительная память не приходится.
– Обязательно стоять над душой? – цедит она недовольно, не обращаясь вообще ни к кому.
К сожалению, подобные выпады со стороны посетителей не редки. Не буду врать и говорить, что давно привыкла и уже не обращаю внимания. Это не так. Обидно и неприятно каждый раз, словно он первый. Как будто только-только помылась, обмазавшись приятно пахнущими кремами, вышла во двор, а с протянутого через крыши домов оптоволокна прямо на макушку нагадил голубь.
Отхожу и встаю так, чтобы она не видела меня, но остаюсь в поле зрения Владислава. Он давно закрыл меню, сцепил руки в замок и наблюдает за девушкой, ожидая ее выбора. Я периодически посматриваю на большие часы над барной стойкой, он – на наручные. Спустя пятнадцать минут вижу, как он перегибается через стол и что-то тихо говорит ей. Девушка нервно захлопывает меню и скрещивает руки под грудью. Владислав взглядом подзывает меня и сам делает заказ на двоих.
Мне положено на них смотреть – так я оправдываю свой нездоровый интерес. Конечно, отвлекаюсь и на других посетителей, периодически ухожу на кухню, то приношу блюда, то отношу пустые тарелки, но между столов я вновь порхаю. Я чувствую себя бодрой, свежей и… живой. Мой пульс немного ускоряется, когда встречаюсь с ним взглядом. И к моменту, когда я несу горячее, я отчетливо осознаю, что он мне нравится.
Думаю, ему около сорока. У него светло-русые, немного вьющиеся волосы, стильно уложенные. Губы с четким контуром, серые глаза, длинные ресницы и густые брови, между которых часто появляется довольно глубокая мимическая морщина. Прямой крупный нос и четко очерченные скулы делают его лицо строгим и мужественным. Я бы не назвала его красивым, в привычном смысле, он далек от тех мужчин, что печатают на обложках глянцевых журналов, но он привлекателен. И он вызывает у меня интерес. Который, судя по дальнейшим событиям, слишком очевиден.
Несу тяжелый поднос с заказом на другой столик. Под ноги не смотрю: мне их попросту не видно за всеми этими тарелками. Но шагаю уверенно, ведь я знаю каждую неровность в этом заведении, я работаю тут больше года. И вдруг совершенно неожиданно я спотыкаюсь и растягиваюсь на полу.
Такого не было со мной ни разу за почти десятилетие, что я пашу в сфере обслуживания. Ни разу. Я не разбила ни одного стакана, я никогда не роняла даже десертной ложечки.
Это больно. На полу лишь голый мрамор, об него я ударилась коленями и локтями. Они щиплют и саднят, пульсируют и ноют. Из глаз брызжут слезы, и как бы мне не хотелось, сдержать их не получается.
Это унизительно. Я ощущаю себя кожицей лука, на которую капнули йод и поместили под стекло единственного микроскопа в классе. Смотрят абсолютно все, я уверена в этом: я произвела столько шума, что не проявить банального любопытства просто нереально.
Это дорого. Именно мне придется заплатить за все эти блюда и за всю посуду. Мне, а не той суке, что подставила подножку.
Это… обидно. Ведь я ничего ей не сделала. Никак не выказывала своей симпатии к ее мужчине, не позволяла себе ни улыбок, ни ненавязчивых прикосновений. Неужели каждая, кто посмотрит на него, заслуживает подобного обращения?
Все эти мысли проносятся вихрем. Пара секунд уходит на осознание своего положения, еще через столько же возле меня появляется уборщица и администратор. Он помогает мне подняться и, заботливо придерживая под спину, уводит из зала под шепотки и смешки.
