Вашу Золушку (которой является ваша сущность) необходимо одевать в красивые одежды. Письмо – это питание вашей собственной Золушки. Пошлешь человеку благородную мысль – и твоя Золушка воспрянет духом.
<…> Отношение к письму более существенное, чем к телефонному звонку. В письме вы даете человеку от всех своих субстанций понемногу. В такой ситуации еще на вас работает государство.
<…> Надо уметь говорить письмом, которое дает возможность подумать, собраться. Письмо дает возможность погрузиться в глубокие недра и высечь из себя огонь. Письмо – это всплеск и горизонт времени по отношению к вечности.
<…> То, что вы продумали сюжет, обыграли ситуацию – это элемент вашего вертикального творчества. Можно писать мало писем, но достаточно содержательных. Если писать каждый день по одному содержательному письму, это значит <что ты> каждый день взваливаешь на себя крест, то есть становишься крестоносцем.
<Написание писем является обязательной дисциплиной>
Выражение «пуд астрального навоза» я отнес именно к своему письму, и следующее письмо Косте отправил примерно через девять лет. Очень скоро семинары с участием Дей стали для меня мучением – обида, раздражение, злость… меня накрывало негативами, под влиянием которых я находился почти все время семинара. Странно только, что в этом веере никогда не было удушающей ревности, хорошо мне знакомой по ранней юности.
Поездка на природу, осторожное замечание Дей о том, что наша разница в возрасте не так и велика. Меня это тогда здорово развеселило, потому что подобные идеи в голову не приходили.
Потом продолжение:
– Как ты меня воспринимаешь?
Честно:
– Я воспринимаю тебя как часть Звездочета.
Ехидно:
– Какую же? Заднюю?
И в конце прогулки:
– Дей, тебе же неудобно песок вытряхивать, когда ты на одной ноге стоишь! Обопрись на мою руку!
– Нет. Потому что ты неверно это истолкуешь.
Но за руки мы не держались и тогда, когда песка в туфлях не было. Я не смел настаивать, а она никогда не проявляла видимого желания.
Через несколько лет, когда мы уже практически не общались, получилось так, что вместе шли по городу, болтали, за разговором переходили дорогу и я фактически выдернул Дей из-под машины, которая должна была ее сбить.
– Ты специально устроил эту ситуацию!
– Дей, ты вообще в своем уме?!
07. Январь-март 2001, Приморск.
Одной из тем, которая часто затрагивалась в разговорах приморской группы, было единство. В «школе философов» все было просто: нужно чтобы приходили люди, чтобы идеи «школы философов» жили и здравствовали. Для этого делались конкретные действия, был общий эмоциональный порыв, была квартира в центре города, куда до смены руководства можно было прийти в любое время суток – и тебе всегда были рады. Подобие единства, которое выстраивала «школа философов», носило на себе ее деструктивный отпечаток, который предпочитали не замечать: никакого сочувствии к тем, у кого случались какие-либо проблемы, это было «их личное дело».
В Корабельной приморской группе не было совместной деятельности, совместного конкретного труда, не было общих проектов, над которыми бы работали, и мне казалось, что тут каждый сам по себе – в меру приветлив, но равнодушен по сути. Не было того братства, которого я так искал. Были занятия, на которых делали практики и читали тексты, предполагалось, что потом самостоятельно все работают над собой. Были поездки к Валентину, скорее развлекательного характера. Изредка совместные поездки на природу. Лично я слабо представлял себе, что это за Школа, в которой оказался – информации было крайне мало, она была расплывчата и не опиралась на мое
