Голоса были уже рядом, я продолжал работать, стараясь как можно меньше производить шума и вообще быть незаметным.
– Кто этот юноша? – спросил незнакомый голос, я вздрогнул, но продолжил натирать полы.
– Это Камал, новый мойщик, – ответил капитан, господин Бреус, немец. – Камал, подойди, – скомандовал он мне.
Я поспешно встал, сжимая в руке тряпку. На меня смотрели пять пар глаз. Виталий стоял навытяжку, будто так и не смог забыть три года Санкт-Петербургской мореходки. Капитан, красивый как из рекламы арабских авиалиний. Господин в белой рубашке и льняных синих брюках – я знал по фото в каюте – нынешний владелец яхты. Дородный мужчина с копной седых волос, как я понял, покупатель. И она.
При взгляде в ее прищуренные от яркого солнца серые глаза я понял, что не забуду их до конца своих дней. Тонкая, почти прозрачная ткань платья мягко струилась от малейшего ветерка. Мои щеки запылали, я опустил взгляд и крепко сжимал войлок в руках, стараясь подавить волнение. Мне стало стыдно за свои рваные джинсы и мокрую от пота футболку. Я чувствовал себя ископаемым, которое нашли элегантные ученые девятнадцатого века, прерывавшие свои изыскания на пятичасовой чай и партию в бридж. Я стоял и рассматривал ногти на ногах – с черной окантовкой. У того в синих брюках гладкие и розовые, будто я сам их отполировал только что войлоком.
– Так это из-за тебя я чуть не упал? – спросил дородный мужчина басом. – Хорош! Натер так, что и ступить страшно… – он рассмеялся собственной остроте и обратился к владельцу с гладкими ногтями: – Этот же входит в цену?
– Он вообще-то не в команде, – ответил капитан Бреус.
– Надо, чтобы был в команде, – отчеканил дородный. – Такие люди мне нужны! С него будет толк.
Вся компания удалилась, обсуждая покупку, меня в том числе. Еще несколько минут назад я был готов умереть за такую возможность. Утром я и мечтать не смел, что могу получить что-то большее, чем разовую подработку. Какая-то горечь обожгла мне горло, пол поплыл подо мной. Я опустился на колени и принялся усердно тереть корабельные доски, ладонью смахивая то, что текло из глаз.
– Камал? – позвал тихий нежный голос.
Я обернулся. Передо мной стояла она, с пшеничными волосами и серыми глазами. Я не мог пошевелиться.
– Папа велел тебе передать, – она протянула мне красноватую бумажку. – Я Лиза.
Я молча взял купюру, Лиза дернула плечом и убрала пшеничную прядь за ухо. Она еще мгновение стояла и нерешительно улыбалась, потом развернулась и упорхала в свою сказку. Я остался стоять со ста евро в одной руке и войлочной тряпкой в другой.
Снег скрипел под подошвами кожаных ботинок Татьяны. В свете редких уличных фонарей белое покрывало переливалось миллионами разноцветных бликов, словно великан рассыпал великанский мешок бриллиантовой пыли.
Татьяна возвращалась обычным маршрутом с работы. В канун Нового года смена в магазине была сокращенная. Она получила свою небольшую премию и до третьего января могла делать все, что угодно. Правда, дел у нее не накопилось. За свои почти шестьдесят лет Татьяна организовала тихую жизнь вокруг себя. Дочь давно вышла замуж и покинула родительский дом. Муж уже несколько лет жил отдельно.
Праздники Татьяна не отмечала, никаких событий не происходило. Пока дети росли, нужно было что-то придумывать, как-то готовиться к Новому году. Но все, чего хотела Татьяна – это просто автоматически проживать день за днем, впадать в состояние вакуума, когда нет боли, беспокойства, желаний, идей. Изредка, когда по телевизору показывали детей-инвалидов или сирот, она позволяла себе поплакать и перекреститься на икону Божьей матери. В остальное время Татьяна не чувствовала ничего. Разве что когда муж переехал в дом по соседству, доставшийся ему от матери, она испытала что-то вроде облегчения.
