Под кодовым названием «Эдельвейс» - страница 5

– Фрейлейн? – удивленно поднял брови эсэсовец. – Варум?

– Она фольксдойче, – брякнул Лихан и одернул рубашку.

Кристина Бергер вошла спокойно, уже приведя себя в порядок. Штурмбаннфюрер с любопытством глянул на нее, на ее роскошные светлые волосы, старательно уложенные локонами, большие голубые глаза, сочно рдеющие – без краски – губы, на всю ее ладную и гибкую фигуру. Скромный темно-синий костюм в обтяжку с подчеркнуто ровными плечиками и белоснежная блузка еще больше оттеняли яркую красу.

– Вам к лицу был бы черный цвет, – заметил Хейниш.

– Благодарю, господин штурмбаннфюрер, если это комплимент, – непринужденно ответила Кристина по-немецки с едва заметным акцентом.

– Да, это комплимент. Но учтите, фрейлейн, мои комплименты имеют чисто практическое значение, – Хейниш явно на что-то намекал. На что? Неужели на черную эсэсовскую форму? Для скромной девушки это было бы высшим служебным достижением.

– А вы действительно неплохо владеете немецким?

– Это мой родной язык, господин штурмбаннфюрер. Кровь и земля родины уверенно и звучно взывают к немцам по всему миру.

– Прекрасно, фрейлейн! Однако – к делу. Спросите-ка эту грязную свинью…

И фрейлейн Бергер спросила, старательно копируя языковые обороты и металлические интонации штурмбаннфюрера:

– Ты, свинья! Этой ночью убиты офицер и двое солдат вермахта. Схвачены ли бандиты? Почему спит полиция?

Дауров только растерянно моргал, глядя на нее, сбитый с толку этим неожиданным превращением. А ведь была тихая да послушная…

– Молчишь, мерзавец? Может, и сам содействуешь бандитам?

– Гут! – оценил Функель. – Классический перевод!

– Ну чего ж ты онемел. Отвечай господам немецким офицерам! – наседала неумолимая Кристина.

– Зеп гут! – цвел Функель.

Лихан Дауров, запинаясь на каждом слове, пролепетал:

– Меры приняты… Бандиты схвачены… Потом сбежали…

– Сбежали?! Самому захотелось на виселицу, дерьмо?

– Позвольте, я позову моего заместителя, – бормотал вконец обалделый бургомистр. – Тот в курсе… Детально…

Он вылетел из кабинета и уже через минуту возвратился с человеком среднего роста, средних лет, с ничем не приметным лицом и блеклыми глазами.

– Боже мой! – воскликнул штурмбаннфюрер. – Это не магистрат, а какая-то удивительная кунсткамера унтерменшей!

– Вот он! – доложил бургомистр. – Михальский… Он знает!

– Фохусапши, господа! – Михальский приложил к груди правую руку и склонил голову.

– Что он несет? – изумился Функель.

– Это очень специфическое местное приветствие, – пояснила фрейлейн Бергер, – точного перевода не существует.

– А как же его все-таки понимать?

– Можно как «счастливого прибытия», можно как «добро пожаловать к нам». Зато хорошо известно, что словом «фохусапши» встречают лишь самых сердечных кунаков, друзей… Возможно, этим приветствием Михальский желал подчеркнуть, что он – наш преданнейший друг.

– Понятно, – сказал штурмбаннфюрер. – Только не друг, а слуга! И только слуга. Не больше! Пусть лучше доложит, где бандиты, которые убили офицера и двух солдат.

Выслушав перевод, Михальский напрягся.

– Видите ли, господа, – спокойно ответил он, – это не было убийством в прямом смысле слова.

– То есть как? – вскинулся штурмбаннфюрер.

– Это кровная месть, – обстоятельно объяснил Михальский. – Тут такой обычай, еще с дедов-прадедов. Особенно если дело касается женщины и чести рода… А двое солдат во главе с офицером подались к сестрам-красавицам Даухановым. Одну из них попытались изнасиловать тут же, на глазах у старика Дауханова. Тот стал защищать ее, и его проткнули штыком. Сестер обесчестили. Они наложили на себя руки – повесились… Их мужья – Тамирбулат и Димитр – отомстили по обычаю: за три жизни – три жизни. Воспользовались кинжалами. Видите ли, господа, эти кинжалы носят тут испокон веков…