Я приняла обет молчания, и он вовсе не столь обременителен, как может показаться. Твое рождение так глубоко погрузило меня в счастье, что отсюда не различимы подобные мелкие неприятности. Все, кто поначалу еще пытался выпытать, кто же так осчастливил меня, уже убедились, что я тверда, как Зоя Космодемьянская, и преданность моя Великому Отцу также несокрушима. О том, что он – это он, неизвестно даже ему самому. Вот как я серьезно подхожу к хранению тайн».
* * *
– Ты не понимаешь, это необыкновенная женщина!
Яна говорила это матери уже не в первый раз, но та продолжала упорствовать в своем непонимании: как можно, окончив Щепкинское училище, пойти в услужение к какой-то актрисульке, снимающейся в дешевых сериалах?!
– Да в чем она необыкновенная, объясни мне, старой? В том, что дите без мужа нагуляла? Так у нас таких необыкновенных женщин полстраны!
И опять Янка не выдержала этого тона, взорвалась:
– Мама, это же пошлость – то, как ты говоришь об этом! То, что ты говоришь!
– А дипломом своим чужие задницы подтирать – это не пошлость?
– Ты не понимаешь, не понимаешь…
Яна раскачивалась в исступлении, скорчившись на табурете, а мать с хлебным ножом, от которого по кухне разлетались искры, нависла над ней, грозная и некрасивая в своей убежденности: только она понимает, как жить этой простодырой идиотке. Нина Матвеевна требовала ответа у белесой макушки дочери:
– Чем она так покорила тебя, а? Может, у вас там тайны какие? Может, уже пора во все колокола бить?
– Ну какие колокола?! – простонала Янка. – Я просто помогаю Ульяне…
– А она тебе платит как няньке! Помощница!
– А что, лучше бы не платила? Я же все равно стала бы помогать ей! Потому что у нее никого нет, кроме меня, понимаешь? А ей работать надо, пока предлагают.
Стальные блики опять заметались по стенам:
– Ну правильно! Родителей своих бросила где-то в Сибири, ребенка нагуляла, а теперь еще жалеть ее! Почему ты-то должна ей помогать? Подружка нашлась!
– Для меня честь считаться ее подругой.
У нее дрогнул голос, и получилось не очень убедительно. Хорошей актрисы из нее так и не вышло… Яна покрепче стиснула плечи: эта мысль не переставала причинять боль. И только Ульяна понимала, почему вчерашняя студентка так ухватилась за предложенную ею возможность уйти из профессии.
– Не велика честь, а? Ей тридцать девять уже, а тебе двадцать один, что у вас общего-то? Почему это ты должна из-за нее свою жизнь губить?
Вывернувшись из-под опасной близости ножа, Яна вскочила и бросилась в коридор, попутно едва не вывихнув плечо о косяк: вон из этого дома, где ее не понимают. Никогда не понимали. Решила в театральное поступать, мать не меньше орала, чем-то размахивая над ее головой, может, тем же ножом, что не позволит единственной дочери стать вертихвосткой, которая со всеми подряд на экране целуется.
«Да еще бы попасть на тот экран!» – думала Янка с тоской. Тогда она и не пыталась возразить, как можно – матери?! Это Ульяна научила ее не только держать удар, но и защищаться. Не боксерская же груша, человек, как-никак…
Хотя и сейчас получается не очень. Матери каждый раз удается сбить ее с ног, отправить Янкино сознание в плаванье по мутным водам сомнений, из которых она выносила только одно – отвращение к себе. И бежала лечиться к Ульяне, которая с готовностью распахивала объятия, улыбаясь всем лицом:
– Привет, девочка моя!
То, что их имена рифмуются, Яне и сейчас казалось особым знаком: они должны были встретиться – знаменитая актриса, судьба которой на изломе, возраст начинает подкрадываться, обдавать спину холодком, и вчерашняя выпускница «Щепки», обладающая всем, ускользающим от Ульяны. Кроме таланта.
