Как же он мог не оценить?!
Яна зубы стискивала, размышляя об этом человеке, которого не знала. Как он мог… Ведь был ближе некуда, раз Бог ребенка послал. Как сумел оторваться от этой Красоты и уйти, не оставив даже своего имени: Пуська записана на фамилию Ульяны, а отчество – придуманное. Полина Александровна Соколовская. Ульяне показалось, что это звучит красиво. Какое же отчество должно быть на самом деле?
– Вчера был пронзительный эпизод. – Ульяна посмотрела на нее без улыбки, уголки губ даже дернулись книзу, будто заплакать собиралась. – Ты уже ушла, а я спохватилась, что не проверила почтовый ящик…
«От кого она так ждет писем? – мимолетно задумалась Яна. – Она каждый раз заглядывает в этот ящик. От него? Писем-то я ни разу не видела…»
– Я выскочила на минутку, а когда вернулась…
«Ни с чем…»
– Пуська стояла в коридоре у самой двери и прижимала к груди розовые сандалики. Понимаешь, она не могла поверить, что я ушла без нее! Взяла сандалики и приготовилась идти гулять. – Ее рот опять дернулся. – Она была такая маленькая и трогательная с этими сандаликами… Не могла поверить. Эта ее вера в меня, это же самое главное, что я обязана сохранить. У нее никогда и мысли не должно возникнуть, что мама может не вернуться.
Часы настойчиво напоминали, что съемка начнется через сорок минут, Ульяна опять рисковала опоздать. Пока ей все прощают, но Янке даже подумать страшно, что однажды режиссер может и не сдержаться, наорать при всех. И что же тогда сделает знаменитая Ульяна Соколовская? Стерпит, чтобы работу не потерять, или уйдет, швырнув сценарий ему в лицо?
Второй вариант Янке больше нравился, но только пока он оставался в ее воображении. Перенесенный в реальность он сразу терял свою эффектность: а жить на что? Не было бы Пуськи, еще можно было бы показывать характер…
Яна обрывала себя: «А теперь что же? Все позволять, что ли? Кто он такой этот Спиридонов, чтобы орать на нее? Бондарчук тоже актеров матом кроет, так он хоть кино делает, а не ширпотреб всякий…»
А Ульяна все не отпускала дочку, сладострастно рвавшую ее густые волосы. Только морщилась от боли, но продолжала говорить как ни в чем не бывало:
– Если бы можно было бы вообще не уходить…
– Ты осталась бы лысой, – подытожила Яна. – Зачем ты позволяешь ей это?
Резкие росчерки бровей чуть приподнялись:
– Так ведь она не со зла! Погладь маму… Пожалей. Вот, видишь!
И впрямь, удивилась Янка. Маленькие ладошки прижались к щекам матери, скользнули вниз. Грудной голосок протянул нежно:
– Мама…
– Все, вы поедете со мной! – Ульяна прижала девочку и сильно зажмурилась. – Не могу без нее. Просто не могу. Звереть начинаю через десять минут, будто от меня добрую половину оттяпали.
– У вас ведь сегодня не на природе съемка, что Пуське там делать? – попыталась урезонить ее Янка, одна часть души которой не могла примириться с присутствием на съемках только в качестве человека, не имеющего отношения к кино, а другая жалобно поскуливала: а вдруг заметят? Вдруг что-нибудь предложат?
Но Ульяна уже шуршала бумажным подгузником:
– Ничего, поползает в павильоне среди декораций. Нормальное детство актерского ребенка. Между прочим, все, кто так рос, с благодарностью вспоминают. Мне вот нечего вспомнить…
Вопрос «А твои родители кем были?» так и не сорвался с Янкиного языка, удержала. Перед съемкой актера лучше не вгонять в уныние, и так уже вспомнилось это покрытое мраком детство…
