Катарина кокетливо намотала локон на палец и прикусила губу. Она еще немного постояла безмолвно, отмахиваясь от гудящих комаров, а потом направилась к дому, напевая что-то себе под нос.
– Тебя комары почему-то не кусают. Наверное, дурная кровь, а меня и Берта кусают, и папу тоже, – бросила Катарина через плечо. – Спокойной ночи, Велибор, пусть тебе приснится, что ты великий писатель!
– Спокойной ночи, Катарина!
Велибор остался в тишине наедине с ночью. «Дурная кровь», – усмехнулся он спустя несколько минут, а затем, вспомнив о тетради Милана, потер затекшие колени и прошел в дом, закрыв за собой дверь.
Исчезли все звуки в округе, только лесенка тихонечко скрипнула, выпрямляя дощечки ступеней, словно позвоночник.
В тусклом облачке света, идущего от лампы над крыльцом, клубилась вечерняя мошкара, металась пара теней от ночных суетливых мотыльков.
На листьях крапивы и цветов зарождались полные капли росы, стебли растений еле заметно пошатывались от шустрого сквозняка.
В домике что-то застучало и успокоилось, послышались шаги, дверь отворилась, и показался Велибор.
Он устроился на ступенях, открыл перед собой тетрадь Милана и принялся читать вслух:
Солнце светит ярко!
Под дубок я сел,
Жду, когда придешь ты,
Я сказать хотел,
Что весна проснулась,
И кричат стрижи…
И…
Велибор так резко захлопнул тетрадь, что ладони его загудели. Он настороженно осмотрелся, и в глазах его промелькнул страх.
– Я сожгу ее! – процедил он сквозь зубы. – Сожгу и скажу Милану, что она пропала… Что ее унесли стрижи!
Велибор сделал глубокий вдох, успокоился и через пару минут, пересилив себя, вновь открыл тетрадь на следующей странице:
Твои глаза – аквамарины,
И алый рот…
Велибор тряхнул головой и перелистнул пару страниц. Пробежал глазами по нескольким строфам и с возмущенным видом перевернул еще страницу. На каждом из представленных в тетради стихотворений он не задерживался взглядом более пары секунд. На каждое очередное творение Милана он смотрел с жалостью и злобой, даже не дочитав его до конца.
Таким образом он пролистал большую часть тетради. Глаза его устали от сумрака и мелкого почерка, и он зажмурил их, оставив ненадолго чтение. Но вскоре возобновил его:
Мне плакался дождь, он стучался в окно,
И я пригласил его в дом к камельку,
Но он удивился и дальше пошел,
Сказав, что случайно задел мои ставни.
Не верьте дождю, он стучится в окно,
Когда вы его к камельку пригласите,
Он дальше пройдет как ни в чем не бывало
И скажет, что здесь задержался случайно.
Велибор почесал подбородок и посмотрел на дату – стихотворение было написано спустя год после всех предыдущих.
– Я правда избавлюсь от этой тетради, – посмеялся он. – И, может быть, вырву единственную страницу, вот эту!
Он распрямил тетрадь и потянул лист на себя. Он тянул его с таким же усердием и прилежанием, с каким, должно быть, дантист удаляет больной зуб. Но когда лист был вырван, он оказался очень измятым и порядочно разорванным. Велибор рассмотрел его, зажав между двумя пальцами, аккуратно сложил несколько раз и убрал в карман джинсов.
Просмотрев оставшиеся несколько стихотворений, он обратил внимание на еще одно:
Я вечером выйду и к Таре спущусь,
…
Взгляну я на гору, покажется мне,
Что там, на вершине, конечно, светлей.
Вперед устремлюсь…
Велибор вырвал и эту страницу.
– Ах, это же ценная вещь, – сказал Велибор, с усердием снимая с тетради кожаную обложку. Захлопнул тетрадь и швырнул в далекие кусты позади дома. Поднялся и посмотрел в ту сторону, где ранним вечером на закате можно было видеть гору. Сейчас там сгустилась темнота.
