Корр.: Вы, Виктор Викторович, о чем-то ее попросили?
В. Воробьев: Да, я попросил у нее разрешения еще раз прийти к ней.
Корр.: А вы запомнили дорогу к ней?
В. Воробьев: Да, и я к ней приходил уже. Только пока еще не произошло того, что у нее просил. Но, вы знаете, вокруг тех мест нашел много интересных древних артефактов. Некоторые я привез на совет, позже они займут свои места в музее Академии, и вы их увидите.
Корр.: Виктор Викторович, а какие это артефакты?
В. Воробьев: Я вам их уже назвал. Это лягушки, медведи, волки, вороны. И когда их нахожу, то сразу же начинают происходить какие-то видения: ко мне приходит тот самый шаман-ворон, который сказал, что через пять лет она меня примет.
Все, извините, я, кажется, вам наговорил много лишнего. Люди подумают, что я выдумщик.
Корр.: А на самом деле как?
В. Воробьев: Я выдумщик. Сегодня же первое апреля.
P.S. Вот я и задался вопросом, дорогой читатель, не обманул ли нас, как и научный совет, наш гость Виктор Викторович Воробьев? Тем более перед нашим разговором, зная, что он не согласится нам рассказать о своих находках, я добавил ему в кофе коньяка, настоянного на золотом корне. И язык у человека развязался. И он мне несколько раз после этой встречи звонил с просьбой не публиковать этого интервью. Но разве, дорогой читатель, можно прятать сенсацию?»
Михаил закрыл журнал, еще раз глянул на его название. Да, вроде не юмористический «Крокодил» и к желтой прессе и близко не относится. Хотя и «Аргументы и факты» блещут прекрасной фантазией и юмором в своих первоапрельских номерах. Чего только ни пишут и про Ивана Грозного, и про Сталина… Ладно.
Михаил положил на стол журнал, посидел с минуту, пытаясь о чем-то вспомнить, а потом встал и пошел к выходной двери. У нее остановился, вспомнив, что интересовало его, и вернулся к столу, посмотрев на год выпуска журнала. Прибавил ему пять лет и невольно удивился, нынче как раз этот год.
«Хм. А не решил ли Витька разыграть меня? Это он любит».
3
Постояв у подъезда, Михаил прошел во двор и сел на свободную скамейку. Посмотрел на третий этаж, на кухонное окно, потом на балкон – вроде никто за ним не следил. Хотя зачем он гувернантке, которая убирается у Виктора Николаевича в квартире? Ей, похоже, больше интересен его телефон, с которым Клавдия Федоровна готова не расставаться часами. Она-то, в принципе, и разбудила Михаила, пытавшегося войти в транс, чтобы хоть как-то попытаться найти след старого товарища.
А его письмо вообще необычным было. Хотя это как сказать.
Михаил развернул лист – копию письма Виктора своему отцу, и еще раз – может, в десятый, перечитал: «Батя, извини, ушел в лес, не знаю на сколько, может, и надолго. Есть новая версия, и ее нужно попытаться исследовать.
Да, Мишке Филиппову передай привет. Долго с ним не виделся, соскучился. Если меня не будет больше месяца, то подключи его к моим поискам, и пусть этого никто не знает, кроме медвежатника. Он знает, кто это такой.
Спасибо, еще раз обнимаю тебя, отец, твой сын, Витя».
И все. Михаил посмотрел на рисунки, изображенные Виктором карандашом внизу письма. Мишка Витькиному таланту всегда завидовал. Тот с легкостью, как художник, набрасывал карандашом на листе бумаги кузнечика или муху. Да так точно, что казалось, будто он ее сфотографировал. И действительно, в семье, в друзьях Витьки не было художников, а когда брал в руки карандаш – глаз не отвести от его умения сделать несколько штрихов, которые принадлежат именно тому человеку, которого изображал.
