– Вы в больнице. Я ваш врач. Вы разве не помните, что с вами было?
– Нет, – с трудом покачала головой Татьяна.
– Ну попробуйте восстановить события. Как вы думаете, почему вы оказались в больнице?
Таня смотрела на Альфию и не могла ответить. Слова было трудно произносить. Но не оттого, что не шевелился язык или звук не проходил сквозь гортань. В голове гудело что-то непонятное – какое-то месиво слов без мыслей, без понятий.
– Меня зовут Альфия Ахадовна. А вас?
Альфия прекрасно видела и имя, и фамилию пациентки, написанные на бумаге, но хотела, чтобы та произнесла их сама. Если человек может назвать себя по имени, обозначить в пространстве, во времени – уже хорошо. По крайней мере, не полная безнадежность.
Татьяна молчала.
– Вы молчите, потому что не хотите, чтобы кто-то знал ваше имя? Или не помните? Или не можете сказать?
Таня закрыла глаза. У нее возникла не мысль – ощущение, что ее молчание может вызвать у этой женщины в белом халате недовольство или даже гнев, но произнести свое имя она все равно не смогла.
– У вас что-нибудь болит? – опять спросила Альфия.
«Болит…» Это слово Таня вспомнила. Вспомнила и то, что оно означает. Немилосердно болела точка в верхней части груди, около ключицы. Таня потянулась к этому месту рукой. Наткнулась на что-то шершавое, инородное, не похожее на кожу, и замычала.
– Это катетер, – пояснила Альфия. – Вам сюда вводили лекарства. Когда катетер вынут, ранка заживет. У вас вены на руках очень плохие.
«Нет, это гвозди», – вдруг подумала Таня.
Удивительно, но понятие гвоздя далось ей легко. Она будто увидела серую круглую сталь, шляпку и пятигранное острие. Таня поднесла к лицу руку – может, и в ладонь воткнули гвозди? Ладонь была бледная, немного липкая, но никакой раны на ней Татьяна не обнаружила.
– А знаете ли вы, в каком городе сейчас находитесь? – продолжала расспрашивать Альфия. Она уже и не надеялась на ответ, как вдруг медленно, как стон, через губы больной просочился звук:
– В царстве Иродовом…
Альфия удивилась.
– Вы имеете в виду древнего царя? Или что-то другое?
Таня больше ничего не сказала, но вязкая каша в ее голове вдруг начала формироваться в два потока мыслей. Один поток возникал, как раньше, сам собой, легко, без усилий, и Таня вспомнила, что это называется «думать».
«Откуда этот Ирод взялся?» – удивилась она.
Зато другой поток образовывался откуда-то извне, помимо ее сознания. Как будто просто слышала, как кто-то ей говорит. И этот второй поток был сильнее первого, мешал первому и перекрывал его. И «Ирод» как раз и взялся из нового, чужого потока. А скоро появилось еще одно слово. Красивое, оно вертелось на губах, просилось наружу. «Мессианство», «мессия» – вот что это было. Вдруг откуда-то сбоку, как чертик, выпрыгнула мысль. «Запутать хотят», – подумала Таня про кого-то, кто не имел лица и имени, но представлялся враждебным.
И тут же еще одно, чистое, белоснежное имя всплыло перед ней и засияло, заслонив собой все другие имена и ее собственное. «ХРИСТОС…» В голове зазвучала прекрасная музыка, запели хоры, наполнилось сиянием небо, невидимое из комнаты, – и сразу перестал казаться страшным давно не беленный потолок палаты и черные листья за окном. И эта женщина ужасающей красоты, похожая в размытых лучах солнца на зеленую стрекозу, уже не казалась Тане больше совершенно непобедимой.
