Под куполом цирка - страница 18

– Милый… отпусти нас. Отпусти… отпусти… отпусти…

Сначала это звучало как просьба. Потом как мольба. Затем как приговор. Голос становился всё более чужим. Он будто рассыпался на десятки голосов: женских, мужских, детских, все говорили одно и то же. Повторяли это, как заклинание. Как проклятие. Словно каждое "отпусти" тянуло что-то изнутри. Свет снова мигнул и фигура исчезла. На её месте старая табуретка. Над ней петля. Она раскачивалась из стороны в сторону, будто кто-то только что покинул её. Голоса продолжали шептать. Теперь они были повсюду: в стенах, под потолком, в груди. Они звали его. Заставляли встать. Подойти. Просунуть голову в петлю. Адам встал. Медленно, словно управляемый не собой. Шаг за шагом он приближался. На лице не было выражения, только пустота. Он ступил на табурет. Верёвка коснулась шеи. Всё было словно в замедленной съёмке. Он не сопротивлялся. Не думал. Он просто подчинился. Табуретка с глухим звуком опрокинулась. Тело повисло. Голоса стихли. Темнота.

– Мия! Мия, вставай, хватит спать!

Голос будто прорезал пространство. Девочка вскрикнула и подскочила на кровати. Грудь ходила ходуном, дыхание сбилось. Она огляделась, комната казалась чужой и одновременно до боли знакомой. Белые шторы, мягкий ковёр, игрушечный шкаф в углу. Всё на месте. Солнечные лучи заливали пол, как золотая пыль, прогоняя ночные страхи. У кровати стояла мать. Лицо напряжённое, губы сжаты, в руке – черпак. Запятнанный фартук говорил о том, что она уже давно на ногах.

– У твоего брата День Рождения, а ты дрыхнешь, как убитая! Поднимайся. Поможешь мне с готовкой, дел по горло.

Мать исчезла так же быстро, как и появилась, оставив за собой только запах жареного масла и давящее чувство, что что-то не так. Мия не сразу осознала, что лежит, сжав простыню в кулаке. Пот лизнул лоб.

– Так… это был сон? – пробормотала она, закрывая лицо руками.

Только вот страх не уходил. Он сидел где-то глубоко внутри, будто заноза. Что-то в этом утре казалось неправильным. Она соскользнула с кровати и сунула ноги в свои любимые тапочки с мягкими розовыми ушками кролика. На секунду стало теплее. Она пошла в ванную, машинально умываясь, глядя в зеркало. Лицо её было обычным. На кухне скворчало. В воздухе висел запах масла, корицы и чего-то подгоревшего. Мать металась от плиты к столу с непреклонным лицом, словно штурман перед бурей.

– Мия, сбегай в магазин. Яйца закончились.

– А можно Эд пойдёт со мной? – спросила девочка, надеясь на положительный ответ.

– Эд ещё спит. Не донимай его. Деньги на тумбе.

Тон был холодный, отрезающий. Ни капли мягкости. Мия молча кивнула и накинула рюкзак. С улицы в лицо пахнуло летним утром: свежесть, ветер, жужжание машин. Всё будто в порядке. Она даже попыталась посчитать машины, как раньше, чтобы успокоиться. Одна… две… три… Но на седьмой не заметила, как врезалась в прохожего. Мужчина в сером костюме и кепке – почтальон.

– Глаза разуй, малявка! – рявкнул он, хватая сумку.

– Простите… – прошептала Мия, опуская взгляд.

Он ушёл, не оборачиваясь, оставив на тротуаре смятую газету. Девочка машинально подняла её. Бумага была влажная, липкая, как от росы или чего-то другого. Она развернула её, и сердце замерло. Первая полоса.

Фотография шатра была чёрно-белой, словно сделанной десятки лет назад. Он выглядел заброшенным, изуродованным. Буквы заголовка будто шептали ей в ухо, с каждым прочтением становясь всё более угрожающими. Газета выпала из рук. Мия отшатнулась, прикрыв рот ладонью, и побежала. Слёзы резали глаза. Она не знала, куда бежит, просто хотела уйти. Подальше. Назад. Домой. Но улица изменилась. Это не её улица. Она стояла в парке. И там, впереди, как зловещая декорация из сна – шатёр. Раздувшийся, почерневший, искривлённый, как из искажённого зеркала. Его ткань трепетала, будто дышала. От него пахло плесенью и сыростью, будто он сгнил изнутри. Ни огней. Ни звуков. Только тишина. Мёртвая. Мия закричала и побежала обратно, сердце колотилось, как барабан. Она выскочила на дорогу, не глядя, мимо машин, мимо людей. Мир начал искажаться. Дома изгибались. Деревья гнулись, словно склоняясь к ней. Птицы замерли в воздухе. И тут свет. Яркий, как раскалённое железо. Фары. Машина. Громкий визг тормозов. Она замерла, как загипнотизированная. Всё замедлилось. Тени потянулись к ней, словно руки. Кто-то звал её, но голос тонула в шуме. Удар. Темнота.