– Ох, вы, верно, про мою племянницу. Ее зовут Евангелия. Страшная учесть постигла ее родителей, поэтому теперь дитя живет с нами. Сейчас я позову обеих девочек, чтобы они поздоровались с вами как положено. Арсентий, будь добр, позови Анну и Евангелию к нам, – обратился отец к дворецкому.
Сестра все это время сидела на самой высокой ступеньке так, чтобы ее не было видно, но так, чтобы она могла подсматривать за тем, что происходило внизу. Когда дворецкий начал подниматься по лестнице, она вскочила и убежала в свою комнату. Арсентий сначала заглянул ко мне и, прервав мои занятия с няней, сообщил о госте. А после позвал и Евангелию. Я скорее кинулась в холл, чтобы поприветствовать нашего друга, а Евангелия спускаться не торопилась. Когда все сошли вниз, она так же устроилась на верхней ступеньке, наблюдая за тем, как я подбежала к нему и кинулась на шею.
– Аннушка! – он подхватил меня на руки и горячо обнял. – Здравствуй, здравствуй.
– Но где же Евангелия? – спросил отец. – Невежливо не поприветствовать гостя.
Но она так и не спустилась. Заломов не стал настаивать на том, чтобы ее привели вниз, а отец извинился за чрезмерную скромность и стеснительность моей сестры. Когда приветствие закончилось, отец увел гостя, по обычаю, в свой кабинет, а я вернулась к няне, чтобы продолжить свои занятия. Сестра в это время заперлась в своей комнате и до самого ужина не выходила. Я не занимала себя мыслями о том, что на нее нашло. Потому что ее поведение довольно часто было для меня странным.
Так прошел год, и наконец настал момент, когда траур Евангелии подошел к концу. В тот день к нам на завтрак спустилась совсем другая Евангелия. Она нарядилась в нежное, фиалкового цвета платье и впервые вышла с распущенными волосами. Ее светлые локоны подпрыгивали в такт тому, как она спускалась по лестнице. Голос ее будто бы тоже переменился. Он стал нежнее и тоньше.
– Доброе утро, Анна, доброе утро, дядюшка.
Она нежно улыбнулась нам, и мы переглянулись с отцом, явно не ожидая от нее такой перемены. Перемены, однако, проявлялись только внешне. В душе она оставалась все тем же капризным ребенком. С каждым годом она все больше превращалась в нежную, хрупкую девушку, силуэт ее становился более утонченным, и не было в округе создания красивее. А вот ссоры между нами год от года случались все чаще. Казалось, ей нравилось измываться надо мной, доводить чуть ли не до истерик. Ей нравилось отбирать все, что было мне дорого. Однажды она забрала мою любимую фарфоровую куклу и заявила, что пора бы мне повзрослеть. Позже я обнаружила ее разбитой. В другой раз она украла гребешок, который достался мне по наследству от матери. В этом, конечно, она не призналась, но я была уверена, что это ее рук дело. Гребешок найти так и не удалось. Отец подмечал между нами размолвки и поэтому всегда говорил мне: «Аннушка, ведь ты же старшая. Будь снисходительней».
Я была старше ее всего лишь на пять месяцев, но я понимала, что такими словами отец просто пытался помочь мне осознать, что в моих силах это прекратить. И все-таки была у нее одна слабость. Когда в доме устраивалось торжество и дом наполнялся гостями, сестра моя становилась самым застенчивым и скромным созданием. Поначалу она избегала большого скопления людей вовсе, отсиживаясь в своей комнате, но с годами она все же начала принимать участие и стала находиться в кругу гостей. Разговаривала она тогда очень мало, вела себя скромно, поэтому все начинали восторгаться ее светскими манерами. А я в конце концов радовалась, что могу от нее отдохнуть.
