Дядюшка совсем не интересовался жизнью Лизет, а вот тётушка более уделяла ей внимание: просила сыграть какую-нибудь пьесу или романс, а дочери её пели, или просила позвать служанку, или разлить чай, или принести из комнаты шаль или шаль унести. В общем, Лизет выполняла все просьбы своей благодетельницы, не чувствуя каких-либо стеснений, благодарная ей за кров и участие в её жизни. Но к чаю саму Лизет не приглашали и гостям её не представляли, и никогда не просили сыграть на публике – это делала старшая дочь, таланты которой, довольно посредственные, выставлялись напоказ и объявлялись всем, как образец для подражания. Она пыталась сойтись со своими кузинами, но те часто мягко давали ей понять, что она недостойна долго находиться в их обществе, и она отступала.
Мишель отзывался о сёстрах не совсем учтиво:
– Пустоголовые девицы! Знаете, Лизет, моя бы воля, я скорей бы их уже выдал замуж, чтобы они зазря не занимали наши комнаты! Всё равно от них никакого проку – ни таланта, ни обаяния, ни ума, ни очарования! Пустые головы – только и всего!
Она улыбалась и приказывала ему не судить так строго, ведь молодость дана девушкам, чтобы развлекаться.
Лизет часто оставалась в комнатах с младшими детьми и читала им, или они устраивали танцы, и ей было премило наблюдать, как неумело они вальсируют маленькими ножками, как десятилетний кавалер хватает свою маленькую даму за руку, ведя на танец, и как они смешно падают в конце, навертевшись вдоволь, до головокружения. Там же, в августе, Лизет встретила своё восемнадцатилетие, но никому не сказав об этом, она напрасно ждала поздравлений. Мишель, единственный, с кем она могла говорить о чём-либо, веселил её, они часто вместе гуляли в саду, и как-то, Лизет даже не поняла, как, может, от слуг, он узнал о её празднике, и повинился, что не поздравил её раньше.
– Такая дата! Что вам подарить, чего бы вам хотелось? – Он смотрел на неё голубыми глазами с таким искренним участием, что она невольно зарделась, но он настаивал, желая порадовать её, и она призналась, что хотела бы пойти на концерт, всё равно какой.
– Концерт! И всё?! – он был удивлён её непритязательностью, вспоминая своё восемнадцатилетние, когда родители устроили грандиозный бал и фейерверк, а его сестре подарили такое дорогое ожерелье, что он даже стеснялся называть эту сумму своим друзьям. Вообще, у Мишеля было много приятелей, с которыми они кутили ночи напролёт, тратя деньги своих родителей и не заботясь о своём будущем. На новые костюмы улетали огромные суммы, от которых у Павла Алексеевича волосы вставали дыбом, долги сына росли и множились, но отцу приходилось оплачивать – как-никак он старший сын, и всё, что тот имеет, когда-нибудь достанется ему.
– Решено, вы идёте на концерт завтра же! – воскликнул Мишель, – я достану билеты и буду сопровождать вас, как самую великолепную драгоценность Петербурга! Я уверен, вы покорите столицу!
Он так восторгался и радовался от предвкушения нового для себя занятия, что Лизет начала сомневаться, о ней ли он говорит. “Покорить Петербург!” Конечно, ей это не удастся, да она и не стремилась к этому, просто хотела послушать хорошую музыку и приятно провести время.
– Нужно ли мне отпроситься у вашей матушки?
– Что? Глупости! Я буду с вами, и вы же наша родственница, вы вольны делать, что хочется, поэтому вам не нужно ничьё разрешение. Можете веселиться хоть всю ночь, ведь у вас праздник!
