У него была великая мечта, но когда она наконец осуществилась, приняла конкретные формы, все окружающее сначала стало его беспокоить, а потом и вовсе раздражать. Он привык всегда что-то делать, и ему было все труднее смотреть на всех этих людей, которые приходили к нему, чтобы ничего не делать. Странно, он жил благодаря гостям своего отеля и ресторана, но они настолько действовали ему на нервы, что он все чаще не мог сдержаться. Когда Лаза видел, что Св. Р. Малишич за столиком у него в ресторане пьет вторую чашку утреннего кофе, он задавал ему вопрос:
– Извините, Государство, у вас что, государственный клей проступает на коже, и вы здесь приклеились к столу и стулу?! Может, послать кого-нибудь в хозяйственную лавку за разбавителем? Как вам не стыдно, ведь под дверью вашего кабинета ждут люди!
И тому подобное, до конца дня. Агента Невидимку, постоянно прятавшегося за развернутой газетой, Лаза выставлял на смех перед всей «Югославией».
– Неужели это вы, господин Невидимка?! Ооо, ну как же, вы переоделись, ни за что бы вас не узнал, если бы вы в руках не держали прошлогоднюю «Политику», только вы и читаете газеты прошлогодней свежести и не замечаете…
Если кто-то заказывал третью кружку пива, Лаза принимался поучать:
– Не слишком ли долго вы здесь бездельничаете… У тебя, Вучинич, водосточная труба на доме совсем никуда не годится, лучше бы ты привел ее в порядок, чем по ресторанам деньгами швырять и пытаться выдать себя не за того, кто ты на самом деле?!
Или, если ближе к вечеру какая-нибудь компания слишком наберется, Лаза и тут выступит с тирадой:
– Сперва языками чешете, сплетничаете, друг друга оговариваете за разными столами. А потом собираетесь вокруг бутылки, обнимаетесь и лижетесь, как мартовские кошки…
А уж если заметит, что кто-то в угаре тратит деньги на рулетку:
– Закрываем, этот стол закрываем! Как это – почему закрываем?! Да меня сейчас удар хватит, разбойник, не могу больше видеть, как ты отцовские деньги просаживаешь.
Хозяин Лаза Йованович из несостоявшегося владельца отеля, добитого поведением собственных гостей, их расточительностью, бесконечной пустой болтовней, неумеренностью в еде и выпивке постепенно превращался в того прежнего Лазу, прижимистого трудягу, обычного сапожника… Конец всему положила одна ночь, когда он заметил, как некая девушка при пособничестве горничной шмыгнула в номер к одному весьма важному постояльцу, преуспевающему политику. Он ворвался к ним разъяренным. Разразился неслыханный скандал. Девушку укутал в собственное пальто, позвал кучера и распорядился на фиакре отвезти девушку домой, а своего весьма важного постояльца выгнал на улицу прямо в нижнем белье. Не помня себя, он кричал:
– Сюда, значит, пришел развратничать?! Борделя тебе мало?! Парламента мало?! Решил среди простых людей поразвлечься, осел!
На следующее утро Лаза Йованович выставил отель на продажу. Продав, вернул все долги. Осталось у него ровно столько, чтобы купить себе и сыновьям скромные лавки, где можно заниматься ремеслами и мелкой торговлей. У него больше не было никаких великих планов. По ночам во сне он видел ноги. Ему снились тысячи ног с израненными ступнями, в пыли, среди них иногда попадался костыль или палка. Но всякий раз, когда он хотел поднять голову, чтобы посмотреть, кому принадлежат эти бесчисленные ноги, куда они идут – просыпался, весь в поту. Кроме того, у него было чувство, что там, в той колонне, идет и он сам, хотя своих ног ни разу не увидел, внизу были скорее какие-то нечеловеческие ступни, что-то похожее на копыта, словно по этой дороге его на карачках нес сам черт.
