А потом заметил, что и остальные поглядывают в угол двора. Чем темнее становилось, тем больше беспокойства возникало на их лицах. Охотники скрывали напряжение, но оно нарастало, как бы они того не отрицали. Вот только один из них смеется, что-то бурчит, а в следующее мгновение дрожь прокатывается по его телу, улыбка становится натянутой, но не исчезает, чтобы никто этого не заметил, а полные ужаса глаза косятся на оборотня. Затем все встает на свои места.
Я не осуждал их. Только сумасшедшие ничего не боятся.
Но было ли мне спокойнее от этих познаний?
Я считал, они понимают, на какой риск идут, но, похоже, до охотников только теперь стало доходить, на что именно они вызвались.
– Однажды был случай… – завел очередную «песню» Ипполит и принялся во всех красках описывать, как спас красну девицу из лап медведя, и как она его потом отблагодарила на сеновале. И как он в итоге подхватил от нее заразу и два месяца пил вонючие отвары да ходил в туалет со слезами на глазах…
Меня разморило. Должно быть, самогон подействовал только сейчас. Эти ощущения были в диковинку, поскольку крепких напитков я отродясь не пробовал. Бывало, что с соседскими ребятами сливали из родительских запасов немного браги, но по сравнению с варевом, которое мне «посчастливилось» испить сегодня, она казалась парным молоком.
В одном стало легче – страх постепенно отступал. Я все реже оборачивался на пленника; пару раз даже рассмеялся после очередной байки Ипполита, а затем подпер руками подбородок и едва не захрапел.
На улице холодало, но прохлада воспринималась мной как приятная свежесть. Где-то вдалеке ухала сова, чуть ближе, на болоте квакали лягушки и стрекотали насекомые. Ночь вступала в законные права, с каждой минутой приближая нас к неизбежному – к схватке с чудовищем.
В какой-то момент я чуть не отключился, но голос Митрофана, раздавшийся как гром среди ясного неба, едва не заставил меня вскочить с места.
– Пусть оборотень поест последний раз по-человечески!
Разговоры резко оборвались, и наступила гробовая тишина. Ипполит забегал глазами, прикидывая, как отнеслись к словам хозяина остальные.
Но все молчали. Лишь Григорий вынул из ножен длинный зазубренный клинок и положил на стол рядом со своей тарелкой. Ипполит последовал его примеру, тем самым показывая, что не возражает против затеи Митрофана.
– Пусть садится с нами, – в итоге произнес Григорий, – он все-таки еще человек.
Я не мог поверить своим ушам. Они либо уже напились, и у них отключился инстинкт самосохранения, либо решили сыграть в какую-то игру, о правилах которой я не имел ни малейшего представления. Чего они добивались? Пощекотать друг другу нервы? Посмотреть, кто первым выкажет страх, или что-то другое?
– Эй, оборотень, – окликнул Митрофан на правах хозяина, – иди к нам за стол. Голодный, поди?
Не моргая, я смотрел на пленника и молился, чтобы тот отказался от панибратства со своими палачами. Но вопреки моим желаниям и здравому смыслу, он поднялся и направился к столу. Мое тело непроизвольно сжалось. Я задрожал, но не сдвинулся с места, и лишь рука автоматически потянулась к ружью.
– Полено вон там возьми, – указал рукой Митрофан.
Я не хотел сидеть с ним за одним столом, но что мог поделать? Не вставать же. Остальные могли неправильно расценить подобный жест, а мне, кровь из носу, сегодня необходимо держаться на все сто.
Поставив чурбак рядом с хозяином, пленник сел и обвел всех взглядом. После взял предложенную вилку, достал из казана кусок мяса и принялся жадно его поглощать.
