С пруда улетали последние птицы. Их трепетные тельца сносило бушующим ветром, и некоторые падали на землю, словно тряпичные куклы, брошенные капризным ребенком.
В глубине парка раздался треск, и с глухим ударом о землю рухнуло первое, не выдержавшее натиска ветра дерево…
Танечка не пошла в этот день в школу. Мама разрешила ей остаться дома и смотреть телевизор, тогда как сама отправилась на работу. Танечка была уже взрослой и самостоятельной, перешла в пятый класс и умела обращаться с плитой и электричеством. А потому могла оставаться дома одна.
Она уже не играла в куклы и не кормила «тамагочи» (сейчас ее любимая игрушка валялась где-то в коробке на антресолях в компании набора юной медсестры и кучи платьев и париков от старых кукол).
Танечка хорошо училась. Окончила начальную школу с золотой медалью и заняла второе место на математической олимпиаде среди учащихся третьих классов.
Она налила себе стакан молока, подогрела его в микроволновке и уселась в кресло перед телевизором. Возле ее ног мирно спала кошка Маруська, дрыгая во сне лапой и подергивая ушами. Танечку умиляло спящее создание. Время от времени она гладила ножкой мягкий шерстяной комочек, который откликался утробным урчанием, а затем еще сильнее сворачивался в клубок.
Ее любимый сериал прервался рекламой, и Танечка стала искать другую передачу. Она не могла ждать, пока закончится эта бесконечная – как говорила мама – промывка для мозгов доверчивых граждан; рекламные ролики ее утомляли. Все эти улыбающиеся люди (не знакомые друг с другом, но изображающие крепкие счастливые семьи), что с нетерпением ожидают, когда на ужин заварится «доширак»; или человек-нос, разгуливающий по городу в тщетных попытках высморкаться – смотреть это было невыносимо.
Танечка переключала каналы, но не находила для себя ничего интересного. Утро не задалось. Повсюду реклама или старые как мир фильмы, на которых выросла ее мама.
Девочка так сильно увлеклась, что не заметила, как вышла за перечень доступных каналов, и теперь зачарованно пролистывала станции, на которых присутствовал лишь «белый шум». Треск, шипение и паузы (в момент, когда она в очередной раз нажимала затертую кнопку) становились короче, а из-за неравномерности нажатий звуковое сопровождение «пустых» каналов напоминало сигналы азбуки Морзе. Длинный – пауза – два коротких…
Взгляд Танечки стал расфокусированным. Зрачки сужались и расширялись. Но побледневший палец продолжал свое дело.
Танечка не могла остановиться, «пустые» каналы завладели ее вниманием; подавили волю, загипнотизировали. Интервалы сократились, и через «точки-тире» пробился едва различимый голос… Девочка не разбирала слов, как не напрягала разом обострившийся слух. Однако тот, кто передавал послание, не унимался. Повторял его заново, потом еще и еще.
ещеее… ещеее…
В итоге добился желаемого. Танечка сумела различить отдельные слова. Они показались ей бессмыслицей, но девочка не останавливалась. Все быстрее и быстрее она клацала кнопку. Кто-то пытался с ней поговорить, что-то сообщить – возможно, очень важное.
Кошка встрепенулась, шерсть на ее загривке вздыбилась, как от удара током, зрачки заполнили пространство глаз. Она вскочила, выгнула спину и зашипела, уставившись на телевизор.
Беспорядочная рябь блуждала по поверхности экрана и, как казалось Танечке, вываливалась за его пределы. Темные и светлые точки переливались, заменяя друг друга, а вдалеке (в глубине) возникло движение…
