Под прицелом - страница 16

Тут дверь открывается с небольшим скрипом, и по звуку шагов я понимаю, что входят двое. Первым идём тот – прислужник. Он отдаёт честь главарю и занимает место справа. Следом подходит ещё один в форме – высокий, подтянутый. Это всё, что я вижу, потому что стоит он спиной. Тоже отдаёт честь и слышит что-то в ответ. Поворачивается ко мне и делает несколько неспешных шагов навстречу.

Едва его глаза сталкиваются с моими, на секунду мерещится, что я вижу в них удивление, смешанное с растерянностью. И, кажется, я понимаю, с чем это связано. Не ожидал увидеть девчонку?

Я смотрю на него всё тем же злым взглядом и поражаюсь: даже среди подонков бывают красивые люди. Какая несправедливость! Интересно, кем он был в довоенной жизни? Кем все они были?

Парень замирает в нескольких метрах от меня, смотрит сверху вниз и произносит:

– Вставай.

Он говорит это на таком чистом русском, что я сперва ушам своим не поверила.

Не может быть! Наш? Предатель?

Но потом понимаю, что внешность у него всё-таки не типичная русская. Скорее, он просто знает два языка, и именно он будет выпытывать из меня информацию.

– Вставай! – жёстко повторяет он.

И я повинуюсь.

Ко мне неспеша подходит главарь.

Тот, что командовал мне, отступает.

Главарь невысокий, чуть ниже меня, но подходит почти вплотную и, явно чувствуя своё превосходство, понимая, что я целиком в его власти, усмехается. Глазёнки мерзкие, скользкие. И я даю себе слово: если он попытается тронуть меня хоть пальцем – я жизни не пожалею, но издеваться над своим телом не дам.

Главарь отступает на шаг, и, чуть повернув голову, не отводя от меня глаз, бросает несколько фраз тому парню.

– Завтра ты поведёшь группу к своему лагерю и покажешь место стоянки, – переводит тот.

Я отрицательно качаю головой, сжав губы и не произнося ни слова.

Главарь ухмыляется. Вряд ли он ждал от меня другого ответа.

Он снова бросает несколько слов.

– Значит, мы подождём.

Ещё несколько фраз по-арвенски, и я слышу продолжение:

– У тебя есть два варианта: либо ты умираешь от голода, либо соглашаешься сотрудничать.

Я без страха (и откуда только силы взялись!) смотрю прямо в глаза главарю и бросаю с отвращением:

– Я прямо сейчас могу сделать выбор. И не изменю его.

После короткой паузы, словно раздумывая, парень переводит мои слова.

Главарь смеётся и отвечает.

– Посмотрим, что ты скажешь через несколько дней.

Потом он бросает отрывистое «шонк!», меня грубо хватают за руки с двух сторон выше локтей и ведут к выходу. За домом – сарай. Там и бросают на землю, только снаружи, связывая мне руки и ноги, привязывая, словно собаку, к какому-то колу. Прекрасная жизнь!

Несколько часов я провожу в одиночестве, слыша лишь голоса и чужой язык, но все они – с другой стороны, мне не видно.

Всё, что я имею из возможных развлечений – видеть иногда пролетающих в небе птиц и разглядывать дом напротив. Он ничем особо не примечателен – полуразвалившийся, стёкол кое-где нет, на некоторых окнах ещё сохранились обветшавшие наличники, крыша покрылась мхом. Забора нет, территория вокруг заросла, лишь к накренившемуся и полуразрушенному крыльцу ведёт тропинка. Рядом висит ящик для корреспонденции – слово «почта» уже не разглядеть, краску смыло дождями. Вид у дома унылый, и, я полагаю, внутри он не лучше. Интересно, что у них там? Кто-то живёт? Но сейчас, похоже, внутри никого.

Иногда, примерно раз в полчаса, мимо проходит постовой, патрулируя территорию. Он не смотрит на меня, хотя первые несколько раз, заслышав приближающиеся шаги, я пугаюсь. Потом привыкаю. Даже осмеливаюсь разглядывать его, пока он шагает мимо. Парень совсем молоденький, лет двадцать, но видно, что выполняет свою роль со всей важностью и ответственностью доверенной миссии. Мне почему-то становится грустно: я понимаю, что постовым его поставили лишь потому, что не жалко – если нападут на их лагерь, первым под пули попадёт именно он, но зато успеет предупредить всех остальных. Понимает ли он это? Добровольно ли шёл на фронт или у них брали всех, не спрашивая?