Под сенью боярышника - страница 17
– Я молода, молода ещё. Я не планирую найти партнёра так скоро. Я ещё учусь, и вообще, Партия стоит за поздние браки. Я не могу думать об этом, пока мне не исполнится двадцать пять.
– Выйти замуж в двадцать пять? Ты настолько постареешь, что будешь греметь костями как деревянная трещотка ночного сторожа. Девушки у нас в деревне рано выходят замуж. Наше предприятие может добыть тебе лицензию в любое время, так что можешь выйти замуж, когда только захочешь.
Тётенька Чжан заверила Цзинцю:
– Я же не говорю о том, что вы должны пожениться сию минуту. Я только хотела сказать, что если наш Линь тебе по сердцу, то это главное.
Цзинцю не знала, что сказать Тётеньке, и поэтому бросилась к Фан с мольбой объяснить это как-то своей матери.
– Второй Старче и я, нет, это невозможно. Я… не знаю, что ещё сказать, только это невозможно.
Фан всё это чрезвычайно удивило.
– Я знаю, что это невозможно, но не собираюсь быть гонцом с дурными вестями. Тебе придётся самой всё сказать.
За день до того, как Цзинцю должна была уехать в Ичан, пришёл Линь с пылающим лицом.
– Мать сказала мне проводить тебя завтра. Горная дорога пустынна и небезопасна, и далеко… и вода может прибыть в любую минуту.
Цзинцю отчаянно попыталась оправдаться, повторяя раз за разом: «Нет никакой нужды, я могу пройти сама». Внезапно ей в голову пришла одна мысль.
– А на горе есть тигры?
Линь ответил честно:
– Нет, гора небольшая. Я никогда не слышал, что там есть какие-то дикие животные. Моя мать только говорила, что она опасается, что там могут быть… злодеи.
Вообще-то, истина была в том, что Цзинцю очень хотела, чтобы кто-нибудь проводил её через гору, поскольку она не ощущала в себе достаточно храбрости пройти весь путь в одиночку, но она предпочла рискнуть – только бы не быть хоть в чём-то обязанной Линю.
В тот вечер пришёл и Третий Старче. Цзинцю хотела сказать ему, что уезжает на следующий день и пробудет два дня в Ичане, но так и не смогла найти подходящего момента. Она надеялась, что кто-нибудь затронет эту тему, но все её обошли стороной. Может быть, и не надо говорить ему, подумала она, он, возможно, и не придёт сюда в моё отсутствие, а если и придёт, то вряд ли расстроится, не застав меня. Цзинцю вышла из гостиной и возвратилась в свою спальню, сделав вид, что должна написать несколько отчётов. Однако уши свои она оставила в гостиной. Подожду, пока он не попрощается, а потом выскочу незаметно и всё ему расскажу, пообещала она себе.
Она ждала в своей комнате, не написав ни словечка. Когда уже было около десяти, она услышала, как Третий Старче прощается и, пока она панически соображала, как выскочить и сказать ему, он внезапно вошел в её комнату, вытянул ручку из её пальцев и небрежно написал несколько слов на листке бумаги: «Завтра выходи на горную дорогу. Я буду ждать тебя. Восемь часов».
Она подняла голову, чтобы взглянуть на него, и увидела, как улыбка медленно прошлась по его лицу. Он ждал её ответа, но, прежде чем она отважилась ответить, вошла Тётенька.
Третий Старче произнёс громко:
– Спасибо, я пойду, – и вышел.
– За что это он тебя поблагодарил? – с подозрением спросила Тётенька. –
О, он попросил купить ему кое-что в Ичане.
– А я тоже хотела попросить тебя раздобыть мне кое-что.
Тётенька вынула деньги и продолжила:
– Ты не могла бы купить шерсти для Линя и связать ему новый джемпер? Сама определи цвет и рисунок. Юминь сказала мне, что ты в этом сильна.