Но встрепенуться и проснуться полностью всё равно не получилось, и Элиф предложила Фатиме выпить с ней чашечку кофе. Но на привычном месте не нашла джезвы. Где же она? Джезва – это не очки, которые Элиф носила за собой повсюду, забывая их то тут, то там. Обеспокоенная пропажей Элиф начала заглядывать во все кухонные шкафы.
– Что ищешь, Элиф? – спросила Фатиме, заметив что та не прекращает своих поисков.
– Мою джезву. Где же она? Всегда оставляю её на столе, на самом видном месте!
– Ты о старой джезве, что была плохо отмыта? – как ни в чём не бывало спросила Фатиме.
– Да, да, где ты её видела, Фатиме?
– Такую посуду нельзя держать в хозяйстве. Её нужно выбрасывать!
Заметив, что Элиф как-то разом проснулась и уже готова возмутиться, Фатиме, улыбнувшись, продолжила:
– Что ты так переполошилась? Конечно, я не рискнула выбросить старую джезву, но и отмыть такую вещь руками невозможно. Она в посудомоечной машине!
Элиф, забыв про сон и колени, ринулась к машинке и отключила её. Потом открыла дверцу и, схватив в руки джезву, стала придирчиво её осматривать: не появились ли на ней трещины. А потом и, вообще, поднесла к носу и обнюхала.
Фатиме вначале с улыбкой наблюдавшая за происходящим, решила вмешаться:
– Что с тобой? Что ты делаешь?
– Фатиме, разве можно глиняную посуду мыть в посудомоечной машине?
– Ну уж, никогда не задумывалась над этим вопросом. Если есть машина для облегчения труда, зачем думать о том, можно или нельзя в ней что-то мыть?
– Затем, что в ней это что-то можно и испортить. Моя джезва, может, и старая, но дорога мне по-особому. Ты думаешь, я не могу её отмыть всякой химией? Могу, ещё как! Но химия ей навредит: потом вкус сваренного в ней кофе будет уже другим, да и на поверхности глины могут образоваться трещинки. Ну, да ладно – вовремя успела её вытащить. А теперь давай кофе попьём.
Элиф хоть и рассердилась на Фатиме, но не хотела расстраивать ту своими упреками: всё же больной человек, и лучше её лишний раз не волновать. Чтобы успокоиться и отвлечься, она сразу начала варить кофе. А в дальнейшем она постарается не выказывать той своего недовольства, которое сразу вырвалось у неё после инцидента с джезвой.
Женщины молча выпили кофе, и тут Фатиме неожиданно спросила:
– Эту джезву тебе Мехмет сделал?
– Отец Мехмета. Мехмет только нанёс резьбу на ручку, – удивилась Элиф неожиданному вопросу и верному предположению Фатиме.
– Хотела её выбросить, да не смогла. В машинку твою запихнула! – в сердцах произнесла Фатиме.
– А как ты догадалась, кто её сделал? – спросила Элиф: любопытство пересилило возмущение планом Фатиме, да и потом она обещала себе сдерживаться.
– Это не сложно вовсе: у нас дома была похожая вещица. Только ручка не была украшена резьбой. Выбросили мы её давно. Никакой особой ценности она не представляла. Подобных вещей, сделанных Али беем, у нас полон дом. А старую, испорченную посуду я в доме никогда не держу. А ты столько лет хранишь эту ерунду. Дорога она тебе…
– Конечно дорога! Я до сих пор её как талисман храню. У тебя был сам Мехмет. Зачем тебе было хранить какую-то памятную вещицу? А я, когда ссорилась с Ахметом, а ссорились мы довольно часто, брала эту джезву в руки и гладила её ручку. Шероховатость резьбы, словно лекарство, успокаивала меня. И вроде не одна я…
– Не придумывай, Элиф! Когда ты была одна? У тебя был Ахмет! И дети.
– Ахмет, Ахмет… – задумчиво произнесла Элиф, – мир его праху. Любил меня, да не мог с моей нелюбовью смириться. Не жизнь, а наказание для обоих была наша с ним жизнь. Видел он каждый день, что терплю его только. Не мог с этим жить: злился. Никогда не бил меня, но как что-то не нравилось, сразу бросал в меня всё, что попадалось под руку. А причин для «этих не нравилось» при такой жизни всегда можно было найти.
