Он посмотрел на Ашота и хотел что-то сказать ему, но тут открылась дверь, и в нее вошла необычно красивая молодая горянка. Я сам родился на Кавказе и понимал, что любоваться красотой чужих женщин неприлично, я бы сказал, опасно. Тем временем она как-то уверенно прошла в кабинет, спросив разрешения у хозяина кабинета скорее для приличия. В мгновение ока девушка стала выкладывать с подноса на стол всякие продукты. Она уверенно разлила чай по чашкам, аромат которого расходился по всему кабинету. Я сразу ощутил такой голод, что разболелся желудок. Нас сразу пригласили к столу:
– Налетай, и не стесняйтесь.
Команда «Налетай» была исполнена. Я сразу взялся за чашку с чаем. Надо сказать, чай был предусмотрительно не сильно горячим. Поэтому я пил, не обжигаясь. А вот осетинские блины были настолько горячими, что есть их было невозможно. Я попытался поблагодарить нашу кормилицу, но получалось какое-то мычание и чавканье.
– Ешьте, ешьте на здоровье, будьте нашими гостями.
Еды было много, мы потихоньку стали наедаться. Вдруг я почувствовал легкое головокружение, которое усиливалось, и, уже теряя сознание, подумал: «Нас отравили».
Трудно сказать, сколько прошло времени. Я открыл глаза в каком-то медпункте. Оказалось, рядом с РОВД располагался пункт скорой помощи. Зашла та же пожилая женщина.
– Ну как Вы? – спросила она с порога.
– Хорошо, – не задумываясь, ответил я.
– Хорошо ему, как же, откуда может быть хорошо. Господь дал тебе такое здоровье, родители потратили на тебя свою жизнь, а ты, бессовестный, не жалеешь ни труды своих родителей, ни дар божий. Нельзя так, побойтесь Бога, ведь он за все спросит с каждого. И этим иродам придется отвечать. Всем, всем придется предстать перед ним, – бормотала она, замеряя у меня давление. – И впрямь хорошо, – сказала она, привставая со стула, стоявшего рядом с моей кроватью.
– Что со мной? – спросил я, пытаясь встать, но попытка не удалась, вновь закружилась голова, и я опустил голову на подушку.
– Лежи, лежи и не дергайся, – захихикала моя спасительница. – Господи, прости мою грешную душу, – перекрестившись, пробормотала она.
Я смотрел на доктора и никак не мог понять, почему она крестится, насколько я знаю они, осетины, мусульмане. Заранее скажу: как оказалось потом, осетины делятся на мусульман и христиан.
Вдруг я вспомнил про Марата с Николаем.
– Можно спросить? – обратился я к доктору, которая что-то записывала в книгу.
Услышав меня, она выпрямилась:
– Чего тебе, лежи молча, а лучше спи.
– Друзья мои там беспокоятся, куда я пропал, переживают, наверное.
– Не беспокоятся, успокойся. О себе подумай, у тебя упадок сил, не шути с этим.
– Отчего у меня он, упадок, есть, а Ашоту хоть бы хны?
– Это тот молодой, что ли? Так ему проще. Он беспокоился только о себе и ждал, пока ты что-нибудь придумаешь. Жить в неведении проще. Здесь твои друзья, приехали, все тут. Обещала впустить того, что здоровее всех, он главный? – спросила она.
– Там – да.
Я лежал и думал, как мы будем объяснять директору автобазы, куда делся его КамАЗ. Тут вошел Марат в белом халате.
– Только лежать! – скомандовала мой спаситель.
Марат присел рядом на стуле и стал рассказывать о том, как они с Колькой…
Я лежал, и мне становилось понятно, о чем причитала эта женщина.
– И вообще скажу тебе: я правильно сделал, что попросил тебя поехать вместо себя. Если бы в багажнике оказался я, то мне был бы конец.
