Зна́тное уродилось сено. Пышное, ароматное. Травы подняли́сь коню по грудь. Только поспевай, коси. Будет животи́не на́ зиму сочный припас…
К полу́дню отвороши́в траву бороздника́ми—гра́блями, на́чали метать стога́. Укопни́ли половину луга. Солнце палило неща́дно. Словно решило стори́цей воздать за дождливое прошлогоднее лето. Притомились покосники-сенокосцы, упрели все изрядно. Нельчин объявил обед.
Выкупавшись в прохладных водах Ла́ски, собрали́сь возле шалаша. В жарком дрожащем воздухе аппетитно запахло ухой из свежих щук, печёной зайчатиной. Ели много и с наслаждением – а иначе какой из тебя работник! Запивали малиновым квасом, черпая его ковшом из врытого в землю бочонка.
Отобедав, сыновья Нельчина улеглись отдыхать в густой тени раскидистого дуба. Сам же Нельчин снял путы с ног лошадей, пасшихся рядом на лугу, и повёл их к реке.
Почуяв воду, кони весело заржали. А тонконогая кобыла, красавица Стрела, озорно кося чёрным глазом, нагнула морду и от радости слегка кусну́ла Нельчина за ухо.
– Вот ужо́ я тебя! – шутливо пригрозил кобыле Нельчин и замахнулся на неё рукой.
Стрела сделала вид, что испугалась, и отпрянула в сторону. Взбрыкнув передними ногами в белых носочках, она наддала ходу и, обогнав жеребцов Чёрта с Каштаном, первой бросилась в воду…
Нельчин выкупал коней, расчесал им гривы и хвосты и снова пустил на луг. Потом сел на прогретый солнцем валун, окунув ноги в речку. Холодные голубоватые стру́и приятно освежали натруженные подошвы, упругой силой наливали икры. Здесь, на песчаном берегу Ласки, зной почти не ощущался. Хорошо!
Нельчин блаженно зажмурился и погрузился в сладкую дремо́ту. Сонную тишину нарушало лишь журчание воды да редкий всплеск играющих тяжёлых рыбин… Вдруг ухо его уловило какой-то неясный шум, будто где-то мычит скот и кричат люди. Горячий полуденный ветер донёс со стороны Дро́здова запах гари. Нельчин вскочил. Сердце сжалось в тревожном предчувствии. Беда!
Над холмом, отделявшем луг от деревни, взвился столб дыма. Позабыв надеть по́ршни>127, старый Нельчин бросился к сыновьям.
– Боян, Вулко! Дро́здов горит. По ко́ням, живо!
Вздымая облака пыли, отец и сыновья во весь опор помчались по дороге вдоль невысокого, поросшего березняком холма. На околице Дроздова всадники резко осадили коней. Глазам их открылась страшная картина: зловещие языки багрового пламени жадно лизали крытые дранью, тёсом и щепой серые крыши домов. Едкий запах гари стоял на улицах села. Дым и копоть закрыли полнеба, погребальным са́ваном стлались над Дроздовым. По обочинам, у домов, во дворах – повсюду лежали изрубленные, пронзённые стрелами и копьями люди. Меж ними ходили ратники, одетые в ко́льчатую и дощатую бронь>128, поверх которой были наброшены белые плащи с крестами на левом плече..
Они по-воровски обыскивали убитых, торопливо и жадно срывая с них ожерелья, серьги и кольца. Каждый спешил, стараясь потуже набить большие кожаные кошели и сумки, подвешенные к поясам.
Многие, не поделив добычи, громко спорили между собой, схватывались в драке.
Ведя коней в поводу́, отец и сыновья густым лозняком незаметно пробрались к центру Дроздова. Терем Не́льчинов исчез – на месте его дымилась лишь груда обуглившихся брёвен! Весь двор был густо усеян пером и пухом гусе́й и уток. Тут и там виднелись опрокинутые пустые сундуки, разбросанная в беспорядке мелкая у́тварь.
Трава у колодца была сильно примята. Отсюда прямо к пепелищу тянулась широкая извилистая борозда, словно волокли что-то тяжёлое. На изумрудно-зелёной мураве лежал окровавленный саян
