Под тенью Феникса - страница 36

– Послушай, это странно, у тебя раньше такого не было, но сделать это совершенно необходимо. Видишь ранки? Высасывай оттуда кровь и сплёвывай, высасывай и сплёвывай, пока можешь, только не глотай, понял? Ни за что не глотай! Давай, вперёд, быстро!

На его икре было четыре кровоточащих дырки, расположенные парами – одна побольше, другая поменьше. Я бы никогда в жизни ничего такого не стал бы делать, наверное, но он так эффективно на меня наорал, что я моментально подчинился, делая всё, как было сказано. Ощущение от чужой крови во рту было таким неприятным, что меня то и дело начинало выворачивать, и приходилось останавливаться, чтобы переждать спазм. Тогда Элвин опять начинал орать на меня, и я снова присасывался к его ранам. Сам он в это время открыл коробку, распотрошил находящуюся в ней аптечку, вынул оттуда два маленьких шприца и просто вогнал себе в ногу, прямо напротив моего лица. Представляешь, каково мне было? Но вытерпел, ничего.

– Змея. Гремучка. Только что после линьки, – сказал он, отбросив шприцы и затягивая второй рукав рубахи дополнительным жгутом. Кажется, проговаривание случившегося его успокаивало, – потому и четыре дырки от четырёх зубов, что старые ещё не выпали, а новые уже растут. Не уверен, значит ли это, что яда было тоже больше… Ох, но от двойной сыворотки меня точно проколбасит. Я, наверное, провалился в нору, змеи часто устраивают себе норы под корнями. И сразу на неё наступил – вот она так резко и укусила. Обычно сразу начинает греметь, вставать в стойку, и только потом бросается. А тут спала себе спокойно. Они ж обычно спят, когда холодно. Чёрт, ну вот ведь угораздило…

Не зная, что делать, я сидел и слушал всю эту болтовню и, знаешь, узнал много интересного о змеях. Но самым интересным было то, что судьба Элвина решится примерно до рассвета. Без противоядия укус гремучей змеи убивает человека примерно за три часа, а здесь было и противоядие и отсасывание яда, но, поди, знай как оно сложится. Минут через пятнадцать у Элвина сильно подскочила температура, и он прикинул, что, неплохо бы залезть в кабину, пока тело ещё хоть на что-то способно. Он перевернулся на живот, встал на четвереньки и с третьей или четвертой попытки поднялся на ноги. Его очень сильно качало, и я, в меру своих семилетних силёнок, помогал ему не упасть на пути к машине. Элвин был горячий, как будто углями внутри набитый, и мне думалось, что ещё немного, и он загорится огнём.

Залезали в кабину мы ещё труднее, чем шли до неё, два раза Элвин срывался со ступеньки и падал на спину, а потом долго лежал на спине, приходя в себя. Он говорил сначала о дебильных сенаторах, которые запретили к использованию револьверные патроны с мелкой дробью, которыми так удобно отстреливать змей, сочтя их опасными для общества, а потом сбился на бейсбол и на то, как проиграл двести баксов, поставив на «Тексес Рейнджерс» в чертовски верняковой игре, а они её бездарно слили. Когда он начал уже откровенно бредить, рассказывая о том, как фигово бывает, когда в попкорне попадаются нераскрывшиеся зёрна и они хрустят на зубах, мы, к счастью, смогли взлезть в кабину. Элвин, обмякнув на сиденье, почти сразу отрубился, но это не мешало ему ещё битый час бубнеть о всякой чепухе. А я сидел рядом и трясся, натурально трясся, будто от дикого холода, хотя из-за сидящей рядом чернокожей печки в кабине было очень тепло, почти жарко. Помню, чтобы немного успокоиться, я съел штук пять шоколадных вафель и прямо там и заснул, на куче всех этих пакетов с едой.