– А где его дом?
– В Ботурихе.
– Я не знаю, где это.
– В дальнем конце озера Лох-Фада.
– Это далеко отсюда?
– Миль пятнадцать.
– И когда же вы вернулись домой?
– В два часа ночи.
– А во сколько встали?
В глазах Хью вспыхнуло изумление.
– Это что, допрос?
– Вы, наверное, устали.
– У меня нет времени уставать. А сейчас, – он бросил взгляд на часы и наклонился, чтобы взять саквояж, – мне пора.
Флора подошла вместе с ним к двери и распахнула ее. Мокрая трава и гравий ослепительно сверкали на солнце, листья деревьев сияли огненными красками.
– До свидания, – сказал Хью, возвращаясь к своей обычной манере.
Она проследила взглядом, как он спустился по ступенькам крыльца, сел в машину, проехал между кустами рододендронов и выехал в открытые ворота. Солнце пригревало, но Флора поежилась, как от холода. Она вошла в дом, закрыла дверь и стала подниматься наверх, чтобы разбудить Энтони.
Тот уже проснулся и брился перед зеркалом, в красных кожаных тапочках на босу ногу, с полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Второе полотенце висело на шее. Когда Флора просунула голову в дверь, Энтони повернулся к ней. Половину его лица покрывала мыльная пена.
– Меня отправили будить тебя. Уже половина первого.
– Знаю. Входи.
Он повернулся к зеркалу и продолжил бритье.
Флора закрыла за собой дверь и присела на край кровати.
– Как спал? – спросила она, глядя на его отражение в зеркале.
– Как убитый.
– Ты крепко стоишь на ногах?
Наступила пауза, потом Энтони проговорил:
– Почему-то этот вопрос пробуждает у меня нехорошие предчувствия.
– И правильно. Будет еще один прием гостей. В следующую пятницу. Танцевальный вечер.
Энтони немного помолчал.
– Теперь я понимаю, почему ты спросила, крепко ли я стою на ногах, – сказал он.
– Эта идея пришла в голову Таппи сегодня утром, перед завтраком. И похоже, ей удалось настоять на своем. Даже Хью сдался. Единственный человек, кто выступает против, – сиделка, поэтому она ходит страшно надутая.
– Хочешь сказать, что все уже решено?
– Да.
– Как я догадываюсь, вечер будет в честь Энтони и Розы.
Флора кивнула.
– Чтобы отпраздновать помолвку.
– Совершенно верно.
Энтони закончил бритье и склонился к раковине, чтобы промыть бритву.
– О боже, – пробормотал он.
– Это моя вина, – с раскаянием сказала Флора. – Мне не следовало говорить, что я останусь.
– Разве ты могла знать? Разве мы могли предположить, что она придумает такое?
– Я не знаю, что теперь делать.
Энтони повернулся к ней. Его медно-рыжие волосы стояли торчком, а на обычно жизнерадостном лице появилось угрюмое выражение. Он сорвал полотенце с шеи и швырнул его на спинку стула.
– Черт, это все равно что попасть в трясину. Нас засосет туда, и к концу недели от нас останутся только пузыри. Причем довольно грязные.
– Мы еще можем выйти отсюда чистыми. Давай скажем Таппи правду.
Эта мысль смутно пробивалась все утро, но лишь сейчас Флора осознала ее настолько, что решилась высказать вслух.
– Нет, – сказал Энтони.
– Но…
Он повернулся к Флоре:
– Я сказал – нет. Да, Таппи чувствует себя лучше. Да, Изабель поняла все неправильно, и Таппи чудесным образом выздоравливает. Но она стара, она была очень больна, и если что-то случится только потому, что ты и я настояли на такой роскоши, как чистая совесть, я никогда не прощу себя. Ты понимаешь это?
Флора вздохнула.
– Да, – с несчастным видом сказала она. – Да, я понимаю.
– Ты самая замечательная девушка. Просто супер!
