«Ещё немного и я влюблюсь!» – с беззаботной самоиронией подумала Полина и, когда он пропустил её вперёд, с готовностью прошла под козырьком.
Со смертью Уильяма и войной в её жизни редко находилось время и место для таких приятных мгновений, но и их вскоре заволок быт.
– В каждой комнате есть ванная. Здесь у нас кухня, а тут мы обычно проводим наш досуг… книги, бильярд, фортепьяно…
– Фортепьяно? – с готовностью подхватил Михаэль. – Я очень люблю на нём играть.
Полина понимающе кивнула. Она и сама была без ума от музыки, и в особенности от музыки афроамериканских бойз-бендов, пусть об этом и говорили вполголоса.
Лёгкой хозяйской рукой она показывала Михаэлю лестницу, витражные окна и портреты на стенах, вела по бесчисленным коридорам и ступенькам… Она видела, как он рассматривал всё разинув рот, а однажды даже попросил её рассказывать помедленнее, чтобы он успевал записывать. Полина вновь не сдержала улыбки. О том, что пансион некогда принадлежал её свёкру, о том, что здесь всё пропитано фамильной историей Сазерлендов или о том, что Бенджамин уже давно не видел деда и бабку, винивших в смерти сына Полину, она умолчала. Ровно как и о том, что то письмо, которое свекровь написала ей о «сыне подруги», стало едва ли не первым за многие-многие годы, что она вообще получала от родителей мужа из Хэмпшира. Стоило ли говорить о таком постороннему?
Не прошло и десяти минут, как Михаэль и его прекрасная спутница нырнули под кров «Авроры», как на них со всех сторон обрушились проблемы: оказалось, что Бен всё ещё не слушался горничных, младший сын Стефании разбил зуб, пока бегал от матери по комнате, а мистер Вудсток…
– Я уже говорил вам это тысячу раз и скажу ещё, – твердил он семье и другим постояльцам пансиона в тот момент, когда Полина привела к ним новенького. – Я никогда не уважал народ проклятого Гитлера и не стану! Им легко говорить: «Нас одурачили! Нами управляли!». Да вот только если они позволили обмануть себя, значит, в них уже сидел червячок, и даже не пытайтесь меня переубедить!
Часы отбили девять утра, и в столовой комнате уже собрались люди, стучали вилками и ложками, а кто-то и вовсе замер с кусочком хлеба и маслом. Горничные обхаживали гостей вокруг стола и попеременно убегали на кухню за солью, сахаром или недостающим стаканом, а запах свежей десертной выпечки разошёлся по всему пансиону. В этот редкий утренний час все постояльцы по привычке собирались за столом, и миссис Сазерленд посчитала хорошей идеей познакомить Михаэля с ними прежде, чем тот отправится в номер, да и остальные разойдутся. Так она делала всегда, когда в пансион заселялся кто-то новый, но на этот раз чутьё подвело её.
Вялые разговоры за завтраком прекратились, как только Михаэль и миссис Сазерленд прошли в столовую, и даже маленькие Россини, уже набившие рты джемом до отвала, перестали жевать. Полина закусила губу и виновато посмотрела на парня, а тот всё стоял – руки по швам, стеклянный взгляд – и не двигался.
– Ну, голубушка, – обратился к миссис Сазерленд Вудсток, отставив нож на блюдце, – чего молчишь, как будто воды в рот набрала? Правильно ли мы понимаем: хочешь познакомить нас с этим юношей?
– Смотри, какой симпатичный, – шепнула сестре Сесили, толкнув её в бок локтем, – хотя бы и правда жил тут… С ума сойти можно среди всех этих стариков.
– Сесили! – густо зарумянилась Элис, но, заметив, как звучал её голос, сестра хихикнула в маленький кулачок.
