А вот я не горю желанием оставаться в деревне и рожать каждый год волчат своему суровому мужу-оборотню.
Нет, Гера, объективно, хорош. Они вообще все тут хороши, мускулистые, высокие, хищные. Заглядение, а не парни. Но в моей жизни уже был вот такой, мускулистый, высокий и даже чуть-чуть хищный… Как-то не пошло у нас.
И тут тоже не пойдет.
Не нравится мне так, по-животному, не хочу больше.
Вот только все мои попытки объяснить свою позицию Гере разбились о его тяжелый жаркий взгляд и хищную усмешку уверенного в себе и своем превосходстве над самкой самца.
Я посмотрела на это дело, поняла, что будут проблемы… А зачем мне проблемы?
— Уезжаю, — коротко и довольно холодно отвечаю я, — прощай, Гера.
Волк ничего не отвечает, смотрит на меня, стискивает зубы, а зрачки начинают отливать звериным потусторонним светом.
И это среди бела дня!
Так и оборота дождусь незапланированного!
Вон, уже уши начали вытягиваться! Черт!
Смотрю на Марха с немой просьбой о поддержке, и тот, осознав, что сейчас может быть, увесисто шлепает Геру по лохматому затылку:
— А ну, не дури! Позорится еще тут! Соседи смотрят!
— Плевать… — сквозь зубы цедит Гера, не отрывая от меня волчьего взгляда, и я думаю обреченно, что уехать будет сложнее, чем планировалось…
— Тебе плевать, — неожиданно низким рокочущим голосом рычит Марх, и оба его сына тут же, словно по команде, оступают назад и, клянусь, уши прижимают к голове! Словно щенята перед серьезным, жестким вожаком! Я, замерев от восторга, смотрю на это все, понимая, что за два месяца жизни здесь впервые нечто подобное наблюдаю. И ловлю себя на том, что, несмотря на все увиденное и осознанное, все же до конца не могла поверить в то, что окружающие меня люди — не люди в полном смысле этого слова. Что внутри каждого сидит зверь. И что отношения у них в семьях и в обществе складываются отчасти не как у людей, а именно, как у животных, в стае. И вот сейчас, когда Марх на чисто физическом уровне показал свою власть над сыновьями, заставив их отступить без каких-либо возражений и сомнений, я отчетливо понимаю, насколько мы все же разные.
И еще: насколько я правильное решение приняла, наладившись вовремя отсюда уехать.
Не знаю, что было бы после полнолуния, но вот почему-то кажется, что если б Гере удалось добиться своего, то он по каким-то их законам был бы вправе забрать меня себе. И я бы не смогла ничего сделать. Разве что огородами отсюда убежать, без планов на будущее, возможности хорошо устроиться в этом мире. Преступницей бы убегала, нелегалкой. И не важно, что я думаю по-другому, и что в моем мире разовые отношения с мужчиной — это не повод на всю жизнь долго и счастливо…
Я не в своем мире. И, на самом деле, законов его не знаю…
Особенно местных, деревенских…
Да даже в моем мире между нравами города и деревни иногда пропасть огромная! А уж тут…
Нет-нет, очень вовремя я все, прямо как чувствовала…
— Не смог девку завлечь, сам виноват, — между тем, Марх прекращает давить на сыновей, распространяя вокруг себя волны удушающей властности доминантного самца, — и нечего тут меня позорить своей несдержанностью! Среди бела дня перекидываться, срам! Ты бы еще залез на нее прямо тут, на глазах соседей!
С каждым словом Гера становится все мрачней, челюсти сжимает все крепче, и я решаю не досматривать сцену.
— Марх, спасибо за все! — торопливо лезу обниматься, и старый волк тут же сменяет гнев на милость, обнимает меня, поглаживает по спине отечески, бормочет:
