Сенцы тоже выбеливались известкой, некрашеный пол мама мыла с топором и песком – выскабливала и вычищала дожелта, и на веранде тоже. Веранду на моей памяти пристроили дядьки – дощатую конурку. Застекленная, занавешенная старыми тюлевыми занавесками, очень уютная, там на лавочке нравилось отдыхать тете, а я расставляла свой кукольный народец. Снаружи пристройку красили зеленой краской, а наличники – белой. Сам дом – с крышей из листового железа, выкрашенной суриком, – тоже белили известкой, низенькую завалинку чернили сажей. В Троицком в то время еще стояли избы под соломенными крышами!
Небольшой двор, заросший травкой-муравкой, в палисаднике – крыжовник, смородина и мальвы, другие цветы не выращивали, баловством считалось. За домом – огород, за огородом Теплинский. Ручей почему так назывался – он брал начало с приличного родника, а потом полнился мелкими ключиками, поэтому у истока никогда не замерзал и зимой пари′л. Ручей прятался в ивах, у нас их ракитками называли, никто их не высаживал, сами выросли и образовали целые дебри: и мелкая труднопроходимая поросль, и огромные деревья с корявыми стволами, разлапистыми ветвями, в их развилках удобно было сидеть, притаившись, представляя, что ты в диком лесу. И еще черемухи в устье ручья: весной – белоснежное кипенье, голова кружилась от запаха. Убирали всякий сор от дома, чисто выметали двор, подлатывали плетень вокруг сада, и наш домишко, сияя вымытыми стеклами, казалось, тоже радовался приходу весны и празднику Светлой Пасхи.
Это был мой маленький мир, другой жизни я и не желала. И будучи взрослой, живя в чужих краях, стремилась туда всей душой долгие годы. И сейчас могу в подробностях вспомнить единственную тихую улочку с узкой тропинкой в траве-мураве, низенькие домики, плетни из лозинок. Над тропинкой нависали деревья, давая благодатный тенёк. В любую жару на Подмарке было прохладно – родниковая речка дарила сквознячок, близость подземных грунтовых вод охлаждала босые ноги. Должно статься, просто случилось на земле такое благословенное место. Одна проходящая богомолица всегда у нас останавливалась, утверждая, что здесь ей очень покойно отдыхается. «У вас здесь томское» – так, оказывается, в давние времена называли в округе это место, от слова «томность» – томление, истома, нега, приятная расслабленность…
Растаял сад в метельной зыби,
Из детства памятен покой:
Дом деревенский на отшибе,
Приземистый, с печной трубой.
Бабуля в доме топит печку,
Трещит за окнами мороз,
И дым стоит прямой, как свечка, –
Он тоже, кажется, замерз.
И правда, слышно звуки стужи:
Трещали в старом доме бревна
Или кора на старой груше,
Или застрехи старой кровли…
Закроет бабушка задвижку,
Накормит хлебом с молоком,
И я нырну на печку с книжкой,
В уютный рай под потолком…
Забрали деда на войну, и осталась бабушка с четырьмя детьми: старшей, тете Наташе, – 16 лет, дяде Коле – 13, дяде Паше – 12, маме моей, Маринке, еще и двух не исполнилось, перед самой войной родилась. Бабушка и тетя Наташа в колхозе работали, а Маринку братья нянчили. Она их папами называла, потому как отца и не помнила. Эта парочка без дела не прохлаждалась: на них был огород, корова, рыбу ловили, даже ракушки шли на еду в голодное время. Подворовывали зернишко на колхозных полях, куропаток и зайцев ловили сетками. Сорванцы отпетые, но сестренку любили.
