– Тоже мне, друг.
– Ты… кто? И… ты где?
– Кто–о…! Где–е…! Я Тимоха!
Заметил, что страницы блокнота шевелятся. Протянул руку, приоткрыл.
– Наконец–то!
Тоненькие ручки протиснулись меж листков, наружу вылезла голова с дурацким ёжиком волос. Осмотревшись, существо подтянуло ноги и устроилось на тумбочке.
– Тимоха! – ещё раз представился человечек. – Впрочем, ты знаешь. …Тесно там, – он покосился на блокнот, и перескочил на спинку кровати у ног.
"Прозрачный. Стенку видно". – Никита ошеломлённо разглядывал пришельца, пытаясь привести мысли в порядок.
Дверь приоткрылась, снова заглянул Андрюха. За ним маячили две фигуры. Рослый, нескладный, губастый пацан в очках и девочка. Худенькая, светловолосая, большеглазая. На обоих трико с футболкой, и пластиковые шлёпки.
– Мы к тебе. Можно?
Никита кивнул.
В палате сели на пустую кровать. Помолчали неловко, косясь на коляску. Губастый подтолкнул локтем Андрюху, тот нашёлся, спросил:
– Ты, это… Планшет не смотрел?
– Нет ещё.
Андрюха помялся, кивнул на друзей.
– Вот. Обещал. Привёл.
– Вижу.
– Это Павлик. – Андрюха тронул за плечо сидевшего рядом мальчишку. Тот снял очки и теребил их, уставившись в пол.
– А я Алёнка.
– Я понял. – Никита нагнулся сбросить прикрывавшее щиколотки одеяло, – в палате было жарко.
– Это что? – Андрюха смотрел на стену поверх его головы. – Ты нарисовал? Стереть надо, влетит…
На бледно–жёлтой краске ярко выделялся чёрный силуэт нарисованного человечка. Никита оглянулся.
"Тимоха. Замаскировался…".
Что ответить, сообразить не успел. За головой сердито прозвучало:
– Я тебе сотру! – Рисунок отлепился от стены и спрыгнул на тумбочку.
Андрюха отпрянул, стукнулся затылком о стену. Алёнка вскочила и, вытаращив глаза, уставилась на Тимоху. Павлик нацепил очки и, оцепенев, тоже рассматривал непонятное нечто, которое только что заговорило с ними.
Андрюха пришёл в себя первым.
– Ты, это… Ты, …в общем, …кто?
Тимоха сидел на краю тумбочки и с независимым видом болтал ногами.
– Это мой друг. Тимоха. Я его нарисовал.
Брови у визитёров поползли кверху. Три пары глаз недоумённо уставились на Никиту.
– Как это? – Выдохнула Алёнка.
– Это мой друг! Я его нарисовал, а он ожил.
– Да, ладно…?! – Андрюха наморщил лоб, брови сдвинулись к переносице. Алёнка медленно опустилась обратно на кровать. Павлик всё ещё тормозил.
В девочке проснулось любопытство.
– А ты взрослый, или как мы?
– Я не как вы, но и не взрослый.
– А где ты живёшь? – не унималась Алёнка.
– Так выходит, что здесь.
"Прицепилась…", – Никита глянул на девочку с интересом.
– А что ты ещё можешь? Ты так лихо скачешь… – Павлик пришёл, наконец, в себя.
Тимоха широко улыбнулся.
– Я много чего умею. Вещь из рисунка сделать. Так нарисовать, что оживёт. Перемещаться мгновенно. Мыслями обмениваться, если найдётся, с кем.
– Вот это способности! – Простодушное лицо Андрюхи выражало восхищение.
– Правда, оживить рисунок можешь? – Павлик смотрел недоверчиво.
– Вот носорога, к примеру. Он, в самом деле, оживёт, если нарисуешь?
– Да! Слабо, показать? – У Андрюхи загорелись глаза.
– Легко. – Тимоха скакнул на стену над тумбочкой. Появился носорог.
Несколько мгновений рисунок оставался рисунком. Затем обрёл объём, зашевелился. Комнату заполнила вонь затхлой воды и тины, раздалось угрожающее ворчание. Зверь сопел, раздражённо мотая головой. Он действительно был живой. Злобный взгляд утонувших в складках нависшей кожи крохотных глаз не предвещал ничего хорошего.
