В главном капище[10] волхвы[11], блюстители северянской веры, в честь богов приносят жертву. В городищах поменьше, где капищ нет, совершает жертвенный обряд старший из стариков. Старцы созывают народ на вече и решают, кто встанет во главе северян, и сколько в этот раз городище выставит воинов.
Воеводой выбирают бывалого храбреца. Ратные раны и седые волосы – не мерило важного дела. Главное для избранного – воинская хитрость и твердость характера. Попробуй, поуправляй северянами. Каждый – себе голова, никакие стрелы и мечи ему не страшны. Так и норовит в самую гущу боя врезаться, а есть ли в том нужда, не задумывается. Поэтому выбирают воеводу в спорах. Кричат, ругаются.
С воеводой решили, принимаются за другое – сколько воинов, если не всех дым зовёт, от каждого рода в поход направить. Хорошо, если всё сложится удачно, – вернутся с добычей и пленёнными. A если нет? Полягут в землю кормильцы или вернутся калеками. Каково поднимать детей? Опять долго решают…
В тот раз на совете порешили от рода Гуснара снарядить в поход двух воинов. Выпало на него да кровного брата по отцу. Лазурна и Белява не знали, радоваться или печалиться. Гуснар безлошадный. Пока до места доберется, умается, a там и в бой. Редко кто из безлошадных домой возвращался.
Гуснару повезло. Поход вышел недолгий и удачный. Северяне вернулись со знатной добычей, и на каждого походника выходило по два степняка. Одна печаль – брат голову сложил в степи, и забота о вдове брата и двух его дочерях ложилась на его плечи. Но то ли Белбог вспомнил о Гуснаре, то ли племянницы испугались того, кто над ними теперь хозяйничать будет, и на общем круге по очереди спросили:
– Чем мы, родичи, не воины?
Обычай такой: если из похода отец, муж или брат не возвращался, северянка имела право объявить о своем желании стать воином. Бездетным был особый почёт, – их отправляли в пограничные городища, где они жили, учились воинскому делу, а чаще готовили и обстирывали несших там воинскую службу северян. Там нередко и семьями обзаводились.
Вот сироты и решили выбрать для себя такую судьбину. Гуснар усмехался, – ему-то такой исход только на руку. Одинокая вдова – не обуза, a находка. Будет работать, рта бояться открыть. Заступников нет же!
Вдова, как увидела, что неразумные дочери вытворяют, недолго думая, сама задала вопрос:
– Чем я, родичи, не воин?
– Воин. – Отвечают старцы и головой качают – на их памяти такого не случалось.
Гуснар от везения чуть не закричал, в последний миг стерпел, лишь довольно улыбнулся. Радость не осталась незамеченной. По рядам северян пошёл гулять недобрый шепот.
– Повезло. С ним никто жить не хочет.
– Лютый и есть лютый.
Кто-то высказал: раз девки воинами назвались, – нечего Лютому степняков за убитого брата давать.
Гуснар молчит, только примечает, кто больше всех возмущается. Он найдёт, как отомстить обидчику, – стрел-то в боях много припас.
– Нечего попусту шуметь, – требуют старцы. – Обычай не нами заведён и не нам его менять. Если девки так решили, тому так и быть. А работных сколько полагается, столько и будет.
Так в роду Гуснара оказалось четыре раба, срок их службы был немалый – пять лет. Он оставил бы у себя их навечно, но нельзя. Обычай велит невольников держать строгий срок. Потом пусть горемычные домой возвращаются и всем рассказывают, что северяне – народ добрый и не воинственный. Не трогай их – сами не начнут, а если обидел, тогда держись.
