Читать онлайн Татьяна Терехова - Подснежные истории

На далеком Таймыре, поблизи Енисея

Средь снегов лесотундры и ночного сиянья

Создала уголочек Зимняя Ворожея

Тихой дивной природы на двух речках слиянья

Создала ель с березкой, сизый куст голубики

Вдоль тропинки оленьей разбросала брусники

Завывание ветра и морозную стужу

Звезд огромное небо отражавшихся в лужах

На деревья садила белых сов, серых чаек

А вдали рисовала волков с лисами стаи

Здесь песцы и олени солнца круг провожают

Бурундук с лаской хищной его летом встречают

Ночью солнышко светит летним теплым июлем

А зимой только месяц освещает путь вьюге

В речке бурной прозрачной, на Хайнтайском пороге

Щука с нельмой искристой ждут тайменя с дороги

Он ходил подалеку, на реку Горбиачин,

в Кулюмбе ночевал, видно тоже рыбачил

Расстилала ковры из жарков рыжеватых

В них саранки склонились как в красе виноваты

Иван чаем укрыла все луга вдоль дороги

Гвозди пижмы воткнула сладко пахнущих медом …

А в лесу всех богатств не собрать и не счесть

Здесь черника, брусника, княженика здесь есть

Под осиной и елкой шапки красных грибов

Кличут семьи масляток пришлых всех грибников

Рисовала, лепила, расставляла, водила,

Успокоилась будто, прилегла на минутку

«Ах! Я что – то забыла», – вскрикнула Ворожея

«Кто все это увидит, что я все здесь содеяла?»

Позвала на подмогу добрый дух человечий

Отдала блага эти от себя, по – сердечьи.

Помогла речку бурную в три хлопка укротить

Укрывала от вьюги, чтоб жилье смастерить

Вот с тех пор речка ловко добывает тепло

Люди трудятся славно, раздавая добро

Наловчились рыбачить на озерах, ручьях

И добычу приносят на Буранах в санях

После трудной недели собираются вместе

На гитаре играют, стихи, шутки и песни

на столах сугудай, малосол, строганина

И макала из пульпы, юкола, солонина

Лыжи, сети, капуста там в сарайках хранятся

И пушистые лайки у подъездов резвятся.

На девятом карьере на Зарнице сражались

Там же взрослые в мае на лыжню собирались

Имена наши выбиты вечно на скалах

Снежногорск вот чем память и слух наш ласкает

На далеком Таймыре есть родной городок

Где в любую погоду там горит огонек

Там сердца все родные, все живое кругом

Там мой, твой, Ворожеи, там наш северный дом.

Снежногорск развивался и рос вместе со мной и моими одноклассниками. Он становился для нас огромным и в свое время маленьким, мы взрослели, наши истории пополнялись яркими впечатлениями, мы становились все более известными.

Итак, все по порядку про наши Подснежные истории.

Начало взрослой школы

Переход во взрослую школу был в четвертом классе. Но волей судьбинушки моей, я была отправлена на каникулы к бабушке без родителей* и к 1 сентября меня никак не могли забрать домой. Время тянулось очень долго, я понимала, что там (дома) происходят невероятно интересные вещи – и новая школа, и новые уроки, и новые учителя, а уж что там в моей любимой музыкалке!

У бабушки мы убрали весь огород, выкопали картошку, собрали ее в мешки, убрали капусту, я так старательно во всем этом участвовала: выбирала из земли картошку в ведра, таскала по одному кочану капусту в погреб.

Я была настолько легкой, что могла сидеть на стволах капусты, которые торчали из земли после среза с них кочанов. И вроде бабушка откормила за лето, но вес видимо я не набрала. Про откорм бабушкин всегда была отдельная летняя история. Я же ввиду своей специфической болезни (врожденной язвы желудка и двенадцатиперстной кишки) не ела совершенно, как ни заставляли меня ни дома ни в саду или в школе, есть у меня не получалось. В школе приходили по очереди родители из родительского комитета и дежурили в столовой, смотрели как все едят, потом позорно или уже привычно озвучивали, что «Таня Терехова опять не ела», все это докладывалось родителям и я в очередной раз дома получала нагоняй. Когда меня привозили к бабушке, первой фразой что я всегда слышала от нее: «Господи, опять худючую как палку привезли. Что ж это такое? Не ребенок, а доска!». Дальше больше – в первый обед и ужин в меня старалось впихнуться все что я любила и в принципе это было вкусно, но очень много и приготовлено из других продуктов (на север возили все не такое, как в последствии я узнала взрослой – все из-за границы, мясо, например, всегда возилось только замороженное), как следствие в первую же ночь у меня начиналось несварение желудка. И это означало что я будила бабушку и дедушку, разводилась трехлитровая банка воды с марганцовкой (сейчас мне кажется, что она заготавливалась с вечера))), все выходили в веранду, передо мной ставилось помойное ведро, из банки наливалась много раз розовая вода в чашечку и шла промывка желудка. Я не знаю почему каждый год эта церемония повторялась, но видимо постоянство – конек моей семьи. На следующий день я естественно не ела, только грустно смотрела на тарелку с картошкой, курочкой и салатиком… А бабушка приговаривала: «Что ж это за дытына такая, исты не кушае!» (моя бабушка была русской, а дед, который погиб на войне в 1942 году, украинцем, вот он бабушку привез из под Кирова на Украину, и прожила она там все сознательную жизнь, а чисто по украински говорить так и не научилась, вот такая речевая смесь «исты» /«кушать», «воробец» – комбо из воробей (русск.) и горобэць (укр.), «гелка» – комбо из «гилка» (укр.) и «ветка» (русск.) и т.д.).

По окончании этого лета я была такой правильной, тихой, но очень расстроенной, что еще до сих пор я не дома в Снежногорске. По утрам, после завтрака в доме (было уже холодно, и мы не ели во дворе за круглым большим столом рядом с умывальником, который бабушка уже занесла в дом), я надевала куртку, теплые колготки и шла на дежурство к забору, смотрела на дорогу, по которой должен был прийти за мной мой папа… Уже желтые листья повсюду кружились и падали, птицы не пели, было зябко и серо, все дети утром с портфелями шли в школу, одна я стояла и стояла возле забора…и плакала. Я правда очень соскучилась за папой, мамой, за друзьями и своим огромным черным пианино.

Пианино кстати мне купили перед моим первым классом, я и папа были уже у бабушки, а мама с Ирой в Снежногорске, потому что у Иры были экзамены и выпускной и когда они приехали, я также увидела их идущими по дороге к калитке и сломя голову понеслась им навстречу, ну как понеслась…полетела коленками вперед! Мне так хотелось показать маме место где выпал первый зуб, а Ире свое новое платье! Мама же мне сообщила очень радостную новость, что нам привезли огромное черное блестящее красивое пианино! Как жаль, что увижу и поиграю я на нем не скоро, нам же еще надо «поступать Иру» в институт в Киеве, помочь бабушке красить дом, натаскать угля с улицы в сарай, папе наколоть дров, а мне их переносить в сарай, собрать ягоды, сварить компот, сходить на речку, где папа будет играть в волейбол, мама плавать, а потом всем вместе есть обед, состоящий из вареных яиц, огурцов, вареной колбасы и компота в трехлитровой банке, который наливался в чашку с розовыми цветочками всем поочереди – самые вкусные обеды в детстве!

Не радостно было мне провожать глазами учеников с ранцами на спине каждое утро, встречать взглядом их, счастливо шагающих по осенней грязи домой. Я ведь тоже так хочу. А самое ужасное, что там (в Снежногорске) новый классный руководитель, много учителей и все учат английский язык, а я пропускаю! Да, Ира выучила со мной алфавит, но я чувствовала, что этого недостаточно. Мне очень нужен был английский, петь перед зеркалом на выдуманном иностранном языке мне надоело, и я хотела понимать слова песен и петь их по-настоящему.

Однажды утром я проснулась и увидела, как птичка стучит в окно. Я побежала радостно к бабушке сообщить эту новость, и она заулыбалась, сказала: «Гости будут». И правда, в обед, неожиданно, приехал папа! Я была счастлива бесконечно!

В общем приступила я к учебе в этом классе аж 5 октября, целый месяц был пропущен. Я старалась догнать всех во всем и в принципе преуспевала, кроме английского (физкультура не считается, там я была, как и в шеренге, всегда последней, позже научили называть это – крайней или первой с конца). Да, и к концу первой четверти я получила по английскому тройку! Это была первая тройка в четверти за всю мою школьную жизнь. Я очень горевала и попросила учительницу Веру Павловну дать мне задание на каникулы.

Для меня, как для круглой отличницы, год этот начался так себе… Грусти добавляла зима, которая никак полным ходом не начиналась, ведь я любила лютые морозы, когда снега уже выше взрослых людей, когда можно в сугробах трехкомнатную квартиру вместе с Ленкой Угловой вырыть, когда железки к языку пристают, а вот этой осенью-зимой как все было уныло – мало снега, зябко, сыро, тройки в дневнике, отстала в музыкалке…И главное меня никто не ругал, а червоточинка в сердце зародилась. Слава всем моим друзьям, одноклассникам и школе, что тоска моя продлилась совсем недолго, закрутили наши приключения.

Голодное северное детство

Жизнь на севере была прекрасной во всех отношениях, и нас не огорчало отсутствие газировки, отсутствие кукурузных палочек, взамен у нас были сосульки и желтый снег, и мороженого у нас тоже не было. Ну как не было – эскимо на палочке, в шоколаде или мороженое в вафельных стаканчиках мы ели на материке, в Снежногорске его не было, но был молочный завод, где делали и молоко (из порошка) и кефир, творог и даже мороженое. За всем этим добром мы с самого детства ходили в магазин. За молоком и кефиром с бидончиками, творог был расфасован в пакеты, а сметану нам наливали в банки. Все молочные продукты почему – то продавали по талонам, и вот Аленку Тапошникову мама как-то отправила за молоком с трехлитровым бидончиком. Аленка жила далеко от магазина, кстати там же, в соседнем доме жила Женька, зато обе недалеко от начальной школы. Так вот пока дойдут они до центра и до магазина, событий могло произойти очень много. Помните путь от нас до музыкалки, озеро, плотик? Вот они шли даже дальше. И, конечно, мысли были везде, все привлекало в Аленкины раздумья – почему облака несутся так быстро, с кем бы на плотике покататься, почему у собак шерсть выстрижена клоками*. В общем Аленка пришла в магазин, выстояла очередь, подала бидончик продавцу, налили ей молока, отстояла очередь в кассу, а там кассир и говорит: «Талон давай», Аленка и по карманам, и по сторонам, нет талона…Подсказали «добрые» люди заглянуть в бидончик, и оказалось, что талон то на дне лежал, от синей печати молоко даже окрасилось в легкий небесный цвет, которым и любовалась Алена по дороге в магазин).

А вот мороженое хоть и делали, но я не помню, чтоб его нам покупали или посылали за ним в магазин. Наверное, нам хватало снега и зимы, так считали родители. Но вот редко конечно, но в школе мороженое нам давали, раздавали в граненых стаканах, приговаривая чтоб съедали побыстрее и не ляпали на стол каплями мороженого с ложек, или слюнями, сейчас это уже не важно. Мороженое в школьную столовую привозили в огромных бидонах, из которых продавали в магазине и молоко и кефир, а еще я видела, что и подсолнечное масло. Сейчас я предполагаю, что привозилось оно перед непосредственной подачей, чтоб не растаяло, не было тогда ни морозильных камер, ни мобильных охладителей. Вот и увидели мои одноклассники Пашка, Олег, Сашка Босин, что долгожданный бидон был завезен и оставлен в холодном тамбуре, который находился недалеко от столовой. В их головах тут же родилась мысль: «вот бы вдоволь набрать и наестся мороженого, да чтоб никто не увидел и не узнал». Заранее придуманного плана не было, т.к. никто не знал графика выдачи нам лакомства, поэтому на решение и выполнение задуманного у них было ну минут пять, еще меньше оставалось до звонка на урок. Урок был русского языка у самого грозного учителя Розы Александровны прозвище – Розочка, представляла собой пожилую маленького роста женщину, с кудрявыми светлыми волосами, очень строгим взглядом светлых огромных глаз, накрашенными губами, красивыми блузками с рюшами или воротничками, розовыми кофточками поверх этих блузок. В общем образе знаете ли, такая невинная старушка, кажется, что только улыбающаяся, добрая фея, от которой никогда не услышишь ни обидного словечка, не увидишь строгости или злости. Ан нет, вот здесь то мы и столкнулись, я впервые, с тем, что внешность бывает настолько обманчива и эта невинная старушка в розовых рюшах, кружевах и кудряшках была Гитлер в юбке, причем свою жестокость к людям она проявляла расстрелом через сожжение в виде двоек в дневнике и журнале, раздавала она их в огромном количестве и беспощадно, которую боялись даже родители.