– Чего? – не понял Телепин.
– Не важно, – я, тяжело дыша, облокотился об стену.
Снова загрохотали выстрелы. Из окна дал в ответ, очередь Сергей. Он подобрал автомат лейтенанта. Афанасий, заставив меня присесть, начал оказывать мне первую медицинскую помощь.
– Кость задета, – сделал он заключение, перевязывая мне руку, чтобы остановить кровотечение.
Это он меня успокаивает, думал я. Рука болела страшно, как бы кость не перебило.
На улице раздался грохот взрыва, вновь перестрелка. Радостный голос Лешки от дверей:
– Наши! В атаку пошли!
– На, выпей, легче станет! – сунул мне фляжку ко рту Афанасий Петрович.
Я выпил. Спирт обжег мне горло. Я закашлялся и поплыл.
Я в госпитале. Ксения Михайловна сделала мне операцию, извлекла осколок, был наложен лубок. Перелом кости, но хоть не перебита полностью, чего я опасался. Как там дела на фронте, вот что меня волновало. Кто командует корпусом? Травченко погиб. Остается Вяземский и Ведерников. Воронин под вопросом. Лучше Вяземский. Это он, как я узнал, услышал призыв о помощи. Хорошо, КВ-2 радиофицировали. Полковник после удачного прорыва повернул назад, и тут стрелок-радист сообщает о нападении на штаб. Что произошло, почему штаб оказался, под ударом, узнать не у кого. В госпитале не знают, или молчат. Сколько убитых и раненых, тоже не знаю. Армия в наступлении, всем не до меня. Через сутки мне стало лучше, даже стал вставать. В одно место хожу сам, от утки отмахнулся. На третий день, появился Телепин. Ему я обрадовался, как самому родному человеку.
– Афанасий, дорогой мой, наконец-то, хоть ты поведай, что в мире творится.
Тот опустил глаза, но все же, проговорил:
– Викторович, беда! С подачи представителя ставки Мехлиса на корпус временно назначен Ведерников.
– Ну и что? – спросил я, а у самого внутри аж все похолодело.
– Угробит он корпус, как свою бригаду. У него самые большие потери. Я-то знаю, кем служу, – поспешил сообщить Телепин.
– Какие у него в бригаде потери? – спросил я.
– За два дня треть состава, это не считая потерь во время прорыва.
– Много, – согласился я. – Чем же он командует?
– Я же говорю, на корпус метит. Вяземский пока ему не дает, грозится пристрелить, если увидит. Наши офицеры молодцы, слушаются только его приказов, а не Ведерникова.
– А что это Артур Николаевич так на него разозлился? – спросил я.
– Ах, да вы не знаете, это Ведерников в то утро увел роты
охранения, никого не поставив в известность, посчитал, что у него для прорыва обороны врага сил не хватает.
Я даже подскочил.
– Вот сволочь!
– Столько людей погибло, почитай только мы от штаба и остались, – продолжал Афанасий Петрович, оценивая мое состояние.
– Больше сотни? – уточнил я, свирепея, поняв, что нет больше штаба.
– Куда там, намного больше! Весь 152-мм гаубичный дивизион полег, когда немцы в тыл им зашли. Те пушки так просто не развернуть, пушкари своим делом были заняты. В общем, нет у нас больше дивизиона.
– Сволочь, я его сам пристрелю! – вскипел я окончательно, откинувшись на подушку. – Достань мне форму!
– Вот и Артур Николаевич так, за пистолет хватается, – произнес Телепин, усаживая меня на кровать. – И чуть тише добавил: – У него там пассия была, Зиночкой звали. Он её с бригады Воронина перевел, думал к себе поближе, да и безопасней, тяжелый артдивизион все-таки, чуть ли не в тылу находится. А тут из котла остатки немецкой дивизии решили прорваться. Были бы танки охранения, отбились бы.
