Год выдался не очень удачным. Ряпушки поймали как обычно – много, но толку-то? Все что заработали, уже истратили. Ряпушка стоила сущий мизер. А плотва и сиг, похоже, ушли к свеям[41]. Оставалась надежда на богатый улов гольца, а если сильно повезет, то и семги.
– Поворачивайся, поворачивайся шибче! – покрикивал Фетка, кряжистый мужик с пегой бородой. – Што вы там пестаетесь?![42] Опосля отдохнем.
– Дык, это, гарва, кажись, полна, – радостно заявил Ондрюшка, вдовий сын. – Чижило-то…
– Вот я тебя ужо!.. – пригрозил Фетка. – Поговори у меня! – Он боялся вспугнуть удачу.
Деньгу нужно считать в собственном кармане, а рыбу – в мешках.
Гарву наконец вытащили, и коч наполнился живым серебром. Гольцы исполняли свой последний танец с таким рвением, что некоторым удавалось выпрыгнуть за борт. Но рыбаки, воодушевленные и обрадованные богатой тоней[43], лишь посмеивались – пусть их. Уходили самые сильные особи, а значит, и потомство их будет многочисленным и живучим.
– Ондрюшка, имай! – вдруг вскричал Фетка, завидев в гарве семгу богатырского размера – около сажени, которая уже намеревалась последовать примеру особо шустрых гольцов. – Имай, кому глаголю, дубина!
Ондрюшка упал животом на рыбину и, оседлав ее, попытался ухватиться за жабры. Но лосось одним могучим движением сбросил «наездника», и того тут же завалили гольцы. Ондрюшка барахтался среди рыбин словно беляк – молодой тюлень – в ледяном крошеве, а семга тем временем выпрыгивала все выше и выше, словно разогреваясь для решающего броска в родную стихию.
Боясь упустить такой фарт, артельный атаман не сдержал ретивое и последовал за Ондрюшкой. Он оказался более хватким. Но семгу укротили лишь тогда, когда на нее навалились гуртом.
– Уф! – сказал Фетка, ощупывая лоб. – Башкой о борт торкнулся, шишка будет. Ты долго будешь рыбу мять?! – окрысился он на Ондрюшку, который все никак не мог выбраться из рыбного месива.
Улов рассортировали и Фетка Зубака начал в уме подсчитывать выручку. Особенно его радовал тот факт, что им попались аж четыре семги. Значит, в этом году улов этой дорогой – княжеской – рыбы будет добрым. Но если дела пойдут худо, то ему нечем будет заплатить налог – по восемь денег[44] за снасть, и тогда у него отберут рыболовецкие угодья, данные ему на оброк.
– Эй, атаман, глянь-ко! – вдруг раздался голос Ондрюшки.
Смущенный своей неловкостью и стараясь избежать подтруниваний старших товарищей, он пошел на корму, где начал приводить себя в порядок: стер паклей рыбью слизь с одежды, вымыл руки и лицо.
– Пошшо орешь?! – спросил Фетка, недовольный тем, что вдовий сын прервал его подсчеты. – Рыбу распугаешь. Чай, не на гозьбе[45].
– Дак, это… вон тама, – указал Ондрюшка на каменистый берег.
Все как по команде проследили за его указательным пальцем. Невдалеке от них, в тихой заводи, накренившись на правый борт, стояло большое судно. Было оно изрядно потрепано и лишь каким-то чудом держалось на плаву. Впрочем, не пригони волна к берегу этот корабль и не сядь он одним бортом на камни, его точно поглотила бы морская пучина. Похоже, чужак побывал в бою, потому что надстройки бедняги были в дырках от мушкетных пуль, а паруса изодранны в клочья. Ни на палубе, ни на берегу не было видно ни единой живой души.
«Ай да Ондрюшка! – мысленно возрадовался Фетка, зорко определив масть находки. – Такой приз углядел! Это же скоки могет стоить ентот пинк?»
