Поэты и вожди. От Блока до Шолохова - страница 18

Все это утверждалось сразу после декабря 1925 года.

Так почему же мое поколение никогда не слышало в школе имени поэта с такими эпитетами, вообще не «проходило» Есенина, не учило наизусть его строки, как других классиков?

Только теперь, когда читаешь извлеченные из недр хранилищ особого назначения пожелтевшие сборники воспоминаний 1926 года, становится понятным, почему тот, кого сочли великим сразу после кончины, вдруг выпал из памяти нескольких поколений, был вышиблен из строя классиков, куда только спустя полвека его возвратили. Но сколько было оговорок, упреков: где-то что-то не постиг, где-то не устоял, не смог преодолеть воздействия мелкобуржуазных «групп и группочек», которые под дымовой завесой своих «революционных» манифестов, деклараций и лозунгов о новом искусстве пытались протащить в молодое советское искусство чуждые ему буржуазно-эстетические теории и оказать свое влияние на творчество художников, вставших на сторону революционного народа. То есть на Сергея Есенина, вокруг которого клубится литературоведческая дымовая завеса, опущенная перед выходом в свет его собрания сочинений…

Зачем весь этот дым, когда речь идет о великом поэте? Разве нуждается он в адвокатах? Разве к нему зарастает народная тропа в Ваганькове?

И вот что узнаешь, листая пожелтевшие страницы. Слова Максима Горького о «великом поэте» знали только его корреспонденты. Написанное Александром Серафимовичем осталось в архиве. За словами Алексея Толстого не последовало действия…

А между тем в начале 1926 года появились официальные – значимые и весомые знаки внимания по адресу великого поэта.

Вечер памяти состоялся в зале Московского Художественного театра, где собралась «вся Москва». Председательствовал на нем Александр Воронский, редактор «Красной нови», лучшего толстого журнала Советской республики, основанного при содействии В.И. Ленина. Телеграмму об этом вечере распространило по всей стране ТАСС. Ее напечатали республиканские и областные газеты.

Открывая вечер, председательствующий предложил огласить поступившее письмо «Памяти Сергея Есенина». В наступившей тишине зал внимал каждому слову этого прочувствованного письма, исходившего от члена Политбюро ЦК партии, одного из руководителей страны.

«Мы потеряли Есенина – такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли: он ушел сам, кровью попрощавшись… Под полунапускной грубостью Есенин прикрывался от сурового времени, в какое родился, – прикрывался, но не прикрылся…»

На официальном траурном торжестве, устроенном Всероссийским союзом писателей, член руководящего ядра партии возлагал ответственность за трагедию на суровое время, на всех современников и на самого себя, в частности. Еще раз повторив, что Есенин – лиричнейший поэт, интимнейший лирик, он устанавливал такое противоречие: «Эпоха же наша – не лирическая. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и своей эпохи Есенин».

Касаясь крестьянского происхождения поэта, его корней, связывавших с деревней, автор письма отмечал, что «крестьянская подоплека» у поэта – крепкая. «Но в этой крепости кроется подлинная причина личной некрепости Есенина: из старого его вырвало с корнем, а в новом – корень не принялся. Город не укрепил, а расшатал и изранил его».

Еще, значит, устанавливалась одна причина трагедии. Не только эпоха, но и город, большой город повлиял на роковой исход.