Поэты и вожди. От Блока до Шолохова - страница 26

И ушел, пожелав всем нам счастья.

В старой Москве словом «Лубянка» обозначалась местность в историческом ядре, где сформировался сгусток жилых кварталов, между которыми находились улицы Большая Лубянка, Малая Лубянка, Малый Лубянский переулок, Лубянский тупик, Лубянский проезд и Лубянская площадь.

Из всего этого набора названий до недавних дней сохранялось единственное – Малая Лубянка. Большая носила имя Дзержинского, как и площадь. Проезд назывался именем летчика-героя Серова, который тут жил.

Жил в этом проезде и поэт Владимир Маяковский с начала весны 1919 года, получив комнату в большой квартире, куда его подселили, уплотнив, как водилось тогда, бывшего коммивояжера. Пишут, что у Маяковского оказалась самая маленькая комната квартиры. Это не так, еще меньшую комнатенку занимал его сосед – слесарь Николай Кривцов.

Этот Николай, как и другая соседка, машинистка Люся, услышали утром 14 апреля 1930 года выстрел: им показалось, что на кухне взорвался примус.

Десятилетия его комната пребывала с запечатанной дверью, где оставалось все, как в апреле 1930 года: мебель, вещи, книги, чемоданы-кофры. Мне открыли эту дверь: не будучи тогда музеефицированной, комната производила сильнейшее впечатление, какое сегодня не в состоянии оказать ставший музеем целый дом, где Маяковскому досталось когда-то всего десять с лишним квадратных метров.

Спустя несколько лет после нашей встречи, в 1968 году, в сборнике «Маяковский в воспоминаниях родных и друзей» (где самым близким друзьям не оказалось места) напечатаны были слова, которые я слышал от машинистки: «За день или два до смерти Владимир Владимирович постучал к нам в дверь, вошел не так порывисто, как обычно, и спросил меня:

– Товарищ Люся, я вам ничего не должен?

С таким же вопросом обратился Маяковский к другим соседям».

Есть много других более важных свидетельств, что к самоубийству Маяковский готовился, тщательно обдумывал мельчайшие детали акта. Хорошо известно опубликованное сразу после его кончины предсмертное письмо, подписанное за два дня до выстрела, где он, прощаясь со всеми, объяснял мотив поступка, отдавал последние распоряжения, вплоть до уплаты налога.

В отличие от других самоубийц, написав загодя это письмо, он не скрывал его, прочитал знакомой… Ей запомнились сказанные тогда слова: «Я самый счастливый человек в СССР и должен застрелиться».

Конечно же, окажись Лиля и Осип Брики в Москве, а не в долгой заграничной поездке, выстрел бы на Лубянке в тот день не раздался. Приди мать или сестры к Володе, наверное, трагедии не произошло. Не поспеши озабоченная Вероника на репетицию в театр, которую проводил знаменитый режиссер, все, быть может, обошлось, и не услышала бы она, устремившись после бурной сцены на лестницу, выстрел.

Кроме цепи случайных обстоятельств, были и закономерности, заставившие поэта уйти из жизни. Одна из главных причин трагедии названа в стихах предсмертного письма:

В слово «быт» Маяковский и его друзья вкладывали свой особый смысл, для них он был символом врага.

«Быта никакого никогда ни в чем не будет! Ничего старого бытового не пролезет, за ЭТО я ручаюсь твердо. Это-то я уж во всяком случае гарантирую. Если я этого не смогу сделать, то я не увижу тебя никогда, увиденный, приласканный даже тобой – если я увижу опять начало быта, я убегу (весело мне говорить сейчас об этом, мне, живущему два месяца только для того, чтобы 28 февраля в 3 часа дня взглянуть на тебя)…»