Поэты и вожди. От Блока до Шолохова - страница 27

Так писал Маяковский, заточив себя с конца 1922 года на два месяца в «комнатенке-лодочке» за какие-то прегрешения, связанные с «бытом», в дни, когда сочинялась поэма «Про это».

Эту же размолвку Лиля Юрьевна объясняет в мемуарах так: «Длинный был у нас разговор, молодой, тяжкий. Оба мы плакали. Казалось, гибнем. Все кончено. Ко всему привыкли – к любви, к искусству, к революции. Привыкли друг к другу, к тому, что обуты-одеты, живем в тепле. То и дело пьем чай. Мы тонем в быте. Мы на дне…»

Сколько ни читай, понять до конца, о каком-таком ненавистном быте пишут они – трудно. Еще меньше проясняют картину комментарии к поэме из собрания сочинений: «Маяковский страстно развенчивает мещанство, проникающее в семейные отношения и комкающее своими грязными лапами самое высокое и благородное чувство, данное человеку природой… Маяковский утверждает: мещанству придет конец, люди будущего научатся решать вопросы любви на основе высокой коммунистической нравственности…»

Пока два месяца Владимир Владимирович сочинял поэму, ему не раз в голову приходили мысли о самоубийстве, он обдумывал разные способы ухода из жизни, трансформировавшиеся в строчках «Про это»:

Не только из-за пристрастия к чаепитию, к азартной игре в карты, купеческому застолью в роскошном берлинском ресторане (ставшему поводом для крупной ссоры) пришлось заточить себя поэту на Лубянке.

Была еще одна причина: летом 1922 года на даче под Москвой произошло знакомство Лили Юрьевны с Александром Михайловичем Краснощековым, известным тогда в стране революционером, подпольщиком, после треволнений Гражданской войны служившим в Москве заместителем наркома финансов, главой Промбанка. До переезда в столицу он – премьер Дальневосточной республики, а также ее министр иностранных дел. Одним словом, то был человек яркий, красивый, много повидавший, образованный.

Строить отношения на основах прежней морали, библейских заповедях бойцы «Левого фронта искусств», возглавляемого Маяковским, не могли и не желали. Строили по-новому, осеняя себя в мыслях не крестом, а красным флагом, который так часто поминается в поэме «Про это».

Как по-новому?

Одна разочаровавшаяся в «Лефе» мемуаристка, художница Е.А. Лавинская, пишет: «А вся неразбериха, уродливость в вопросах быта, морали? Ревность – “буржуазный предрассудок”. “Жены, дружите с возлюбленными своих мужей”. “Хорошая жена сама подбирает подходящую возлюбленную своему мужу, а муж рекомендует жене своих товарищей”. Нормальная семья расценивалась как некая мещанская ограниченность. Все это проводилось в жизнь Лилей Юрьевной и получало идеологическое подкрепление в теориях Осипа Максимовича…»

Здесь явный перехлест: не подбирала Лиля Юрьевна возлюбленную мужу, он сам ее нашел и прожил с ней двадцать лет до смерти в 1945 году, не подбирала возлюбленных и Владимиру Владимировичу, более того, никогда не было у них «брака втроем», как сплетничали. Однако «мещанская ограниченность» преодолевалась довольно-таки странным способом: под одной крышей Лиля Брик жила первоначально с бывшим мужем (не расторгая с ним брака) и возлюбленным, внебрачным мужем, а затем с двумя бывшими супругами, проводя непременно ночь и утро дома, в такой вот семье.