Итак, Сильвер закашлялся и вытянул из себя пару струн, после чего публично проклял того негодяя, который обрушил на него рояль.
– Кругом одни враги, – горько пожаловался он.
– И Дромадур говорит то же самое, – со смехом подхватил пьяный Гаргулья.
Сильвер поежился, и все почувствовали, что со стороны Гаргульи это слишком.
– Пончик, – тихо позвал Филипп.
– Я занят, – отозвался тот из глубины бокала.
Гаргулья вовремя спохватился, что ему пора идти на ночные занятия, опрокинул стопку опохмела и вполне пристойно попросил Филиппа пригласить его на свадьбу. Тот пообещал, что не забудет, но вид у него при этом почему-то был немного неуверенный. Ромул попытался расплатиться, но искушенный автомат даже не стал пробовать его бублики на зуб и сразу заявил, что они фальшивые. Рассерженному Лиходею пришлось платить по таксе, согласно которой один настоящий бублик равнялся двум ненастоящим. В итоге у него не хватило наличности, и, не вмешайся Филипп, проныра-автомат наверняка вызвал бы наряд мышкетеров. Рассерженный Ромул отправился лепить новые бублики; Сильвер увязался за ним, и дорогой они толковали о том, как повезло Филиппу и как несправедлива эта дурацкая жизнь.
– Несправедлива, – твердил себе Сутягин, – несправедлива, несправедлива…
Он и сам не знал толком, что его так обидело – пресмыкательство Сильвера или дружеское расположение Филиппа, – но все чувства Сутягина, как лучшие, так и худшие, были оскорблены. Ненависть к Филиппу заполонила то, что в старых романах высокопарно именовалось бы сутягинской душой. Он был несчастен и чувствовал себя совершенно беспомощным.
– Проблемы? «Бюро добрых услуг» решит их все!
Сутягин вздрогнул. Бросил взгляд налево, направо, убедился, что все вокруг заняты своим делом и о нем, Сутягине, даже и не помышляют. Почему-то ему стало дьявольски одиноко – наверное, оттого, что он и впрямь был одинок.
– Служба милосердия, – продолжал все тот же неприятный голос. – Протяни руку ближнему в беде, и когда-нибудь он протянет руку тебе.
Голос был живой, гадкий и скрипучий, как скрипка Страдивари, когда на ней играет профессиональный барабанщик. Сутягину стало не по себе.
– Я не понимаю, – начал он в растерянности, говоря сам с собой, потому что все сколько-нибудь человеческие лица пребывали вне пределов досягаемости. Нищие приставали к прохожим, и те, как положено, подавали им дырки от бубликов. В конце улицы мышкетеры спецотряда особого назначения поливали из огнемета тощее деревце, каким-то чудом выросшее из старой, полуразвалившейся стены. Деревце оказалось вишней, и его ветви, охваченные огнем, красиво извивались в ослепительной агонии. Восхищенные мальчишки тыкали пальцами, показывая на поверженного врага.
– Посмотри вниз, – велел голос.
Сутягин уставился на свои ботинки (хромированные вороненой сталью, единый размер, водостойкие, жаропрочные, характер мягкий, засекают блондинку за три километра). Гномон чувствовал, что делает глупость, и не обманулся в своих ожиданиях. Он только что наступил на цементную жвачку.
– Да не сюда, сюда смотри! – сердился голос.
Сутягин повиновался. Приподняв решетку старинного водосточного колодца, на него смотрела чья-то голова.
– Это вы со мной разговариваете? – несмело начал Серж.
– Положим, я, – сказала голова. – Проблемы есть?
– А если есть? – смело спросил Сутягин, кое-как сдвинувшись с места (вместе с куском отличного железобетонного асфальта) и подходя к голове.
