Он уже управился с узлами, когда на кухню заглянул внучок Юрка – худенький, в трусиках и маечке, в пупырье от ночного холода.
– Дедушка, ты что здесь делаешь?
Юрка, кажется, и забыл, что деда забирали в милицию. Или не сообразил спросонья. Стоял в своей сбившейся маечке и хлопал глазенками.
– А ты? Ты-то чего здесь? – дед Степан испуганно спрятал веревку под стол. – Чего не спишь, спрашиваю?
– Страшно. Там шорохи, тени… Я проснулся, а тебя нет.
– Так вот он я.
– У тебя рубаха порвана… – заметил Юрка и без перехода добавил: – А еще я на горшок хочу.
– Хмм… К мамке-то чего не пошел?
– Я толкал, она не встает, спит.
Дед Степан понимающе кивнул. Это верно, Валентина спала крепко.
– Деда, я с тобой лучше. И сказку потом, ладно?
– Ну, так… – не вынимая рук из под стола, дед Степан неловко смял веревку в ком. Так комом и забросил на антресоли.
– Чего это? – вяло поинтересовался внук.
– Да так… – он повел внука в туалет. Ноги шаркали по половицам, в груди что-то плавилось и бурлило. Впереди шагал человечек – два шажка на один его старческий. Ни шорохов, ни теней Юрка уже не боялся, бесконечно доверяя ему, семидесятилетнему старику. Да и кто еще защитит от ночных страхов?
Глядя на семенящего внука, дед Степан растер ноющую грудину. Там, под ребрами, беззвучно рушилось и шипело – верно, оттаивало намерзшее и ледяное. Теплый Гольфстрим омывал берега предсердий, что-то там неукротимо плавил. И снова возвращался смысл, появлялось то, ради чего стоило тратить себя. Как спички и мыло, как древнее, стираемое в искры кресало.
Зайдя в туалет, Юрка обернулся.
– Ты чего такой, деда?
– Какой?
– Ну… Дрожишь весь.
Он посмотрел на свои руки. В самом деле, пальцы заметно подрагивали.
– Ерунда, Юрок. Форточка открытая, замерз чуток.
– Ты больше не уедешь?
– Да нет, куда я от тебя уеду.
– Это хорошо… Ты рядом постой.
– Конечно, постою, – дед погладил внука по голове.
– Ничего, Юрок, все переможется. Не на таких напали.
– Напали?
– Напали, Юрок. Давно уже на нас на всех… – дед Степан подумал, что говорит не о том. Нельзя было с внуком о таких вещах. Без того уж сегодня напроказил…
– Я в том смысле, Юрок, что нас ведь двое, верно?
– Двое, – согласился внук.
– А двое – это уже сила. Значит, справимся с любой бедой.
– Ну да, – согласился Юрка и уселся на горшок. – А еще я расту каждый день. Мама сегодня к стенке меня ставила.
– К стенке?
– Ага, сто три сантиметра намерила.
– Сто три?! – притворно ахнул дед. – Да ты шутишь!
– Не-е, правда! А ты, дед, сколько?
– Я… Тоже, наверное, сколько-то есть. Сто шестьдесят или семьдесят. Уже и не помню.
– Но если вместе – это же много?
– Если сложить – это ого-го сколько! Вместе мы – выше любого взрослого будем.
– И сильнее?
– И сильнее, и умнее! – дед улыбнулся. – Так что жить будем, Юрка! Жить и чаи гонять!
– А веревка у тебя зачем была?
Все-таки заметил, оголец! Зоркий, однако, народец.
– Так это… Для кораблей.
– Как это?
Присев на корточки, дед Степан обнял внука. Какое-то время застыл прижимаясь колючим лицом к нежной щеке Юрика.
– Ты про корабли хотел рассказать, – напомнил внук.
– Вот я и говорю: это для кораблей веревка, – дед откашлялся. – Чтобы, значит, к берегу швартоваться. Чтобы не унесло в ночь. И не болтаться потом по волнам, не блуждать в одиночку…
Он начал привычно бурчать, кряхтеть и рассказывать. Про стапели и причалы, про снасти и клюзы, про боцманов, камбузы и прочий пестро-необъятный мир, который только на кораблях с самолетами и можно окольцевать.
