Глазами детскими вздымало в ночь вопрос…
Как хорошо, что всё это, наверно,
Лишь только сон, я неудобно лёг,
Уснув над приключением Жюля Верна!
Всё это только сон или пролог
Свершённого грядущего, да нет же,
Не может быть, чтобы реальность так…
Линованные правила сольфеджио
И настежь брошенный, распахнутый чердак,
Сменяли в кинозале стрёкот кадра:
Чапаев в бурке, вдох перехватив,
В грудину скачет… Русская эскадра,
Цусима, в топки сбросивши кардиф,
В пучину поглощает броненосцы,
Цвет русской чести – волглый, волновой;
Белеет чайка, жалобно проносится
Над пьесой Чехова, над спящею Невой…
2.
Я сплю.
Я вижу сон.
Проснусь, быть может,
Когда-нибудь, вернусь в родные дни,
Туда, где солнце, пёс забавно гложет
Обглоданную кость и ребятни
Доносится, и птиц весёлый гомон,
И жизни впереди, хоть отбавляй…
Когда-нибудь проснусь,
а нынче комом
Подходит к горлу –
Тихий Разгуляй,
Краюха города, в котором все уснули,
Нет никого – пустых людей стада
Пасутся, мёдом пахнет мёртвый улей
И косами, зловещая страда,
Последние сбирает урожаи:
Усопшие, уснувшие навек…
Надежды подворотни нарожают…
Вновь прибывшие – очередь калек,
Растянется к иконам без улыбок,
Конца и края нет таким хвостам!
Мой одинокий сон,
к рассвету зыбок
И вскриком тихим должное воздам:
Стареющим секундам, что по кругу
Выгуливает римский циферблат…
Во сне – цветы на грудь – любимой, другу;
Во сне – воображением богат
Мятежный дух,
Проснуться бы, отныне:
В веках иду, блаженным нищим, хохочу,
До слёз, из рук рывком судьбу отнимет
Суровый молодец, я к земскому врачу:
Молю – душа озябшая, больная…
Мне сон бы этот страшный – умертвить!
Вдруг, в пелену молчанья пеленаю
Высокий вскрик и плачущая нить
Вернувшегося клина среди свежи
Притягивает взгляд, и даль близка:
Со вспененным разливом побережий,
С взмывающим раздумьем костерка…
Я сплю во сне,
в котором вьётся песней –
Высоких дум прозрачный хоровод
И пробуждение, и плавность крыл чудесней,
И смерти нет, разлук смертельных наперёд!
Религий нет, нет государств и будней,
Нет миллионов, плоскостью простых!
Я сплю от всех,
всё глубже, беспробудней,
Восходит в жизнь нерукотворный стих…
3.
Среди ходячих истуканов,
Среди «За Родину!» стаканов,
Там, где пьют молча третий тост,
Где разговор о жизни прост,
Мой брезжит сон,
Как ветерок под Вязьмой в Сорок первом,
Насыщен гарью, стонами, бинтом
Охвачен, с перебитым взрывом нервом,
С отложенным до завтра, на потом,
На старость лет: «куда живём все?» вскриком,
Мой сон укрыт шинелью в поле диком.
Витает над уснувшей головой,
Доносит цвет оживший, луговой…
Во сне : летаю на коне на красном, воздымая
Охрипший голос – к Богу, к солнцу дней.
Пью с жаждою пустыни воздух мая,
И нет на свете – преданней, верней –
Порывов к счастью, чем мои исканья двери,
Ведущей в оторопь, в случайность, в смутный ряд
Свободных бликов – мне свечой в ладони верит –
Романтик века, и со мной заговорят,
Во сне, конечно, птицы, звери, побратимы
Пространства торжества метаморфоз.
Полёты рук моих неукротимы!
Мне мёртвый на телеге мир привёз –
Уставший сон,
в нём в унисон,
как на груди медали под Берлином,
Звенят, звонят слова колоколов,
Вечерняя заря в наряде длинном
Хрустально прикоснулась: «Будь здоров,
Спи, мой хороший, сладко и вальяжно,
Всё только сон, забудь, воспрянь, воспей
Возлюбленности, искренней и влажной,
Пой беззаветно, словно соловей!»
И я остался в этом сне благословенном,
На все четыре стороны исчез,
Лишь пением ночей, в предместьях Вены,
