А время и мир вокруг одинаково существуют и с нами, и без нас. Им нет до нас дела. Так же, как людям, собравшимся за этим столом и с аппетитом обсуждающим свои насущные дела, уже нет никакого дела до покойника, который совсем недавно играл в их жизни свою неоценимо важную роль. Дед покинул сцену, но спектакль продолжается. Правда, он заметно подешевел, но актёрам по душе эта вольность.
А мне? А я уже некоторое время зритель в собственной жизни. Смотрю и понимаю, что та же сцена может быть разыграна и без меня. От этого осознания становится страшно пусто и горько стыдно. Что я оставлю после себя? Сотни фотографий, несколько клипов, странички в социальных сетях, интервью в глянце, ссылки в поисковиках, интернет-магазин, две коллекции модных вещей, слухи и скандалы… Вроде бы много всего, но непростительно мало для Смоленской, которая должна унаследовать большую требовательность к своим достижениям.
Все мы на своём месте. Все мы рождены не зря. Если помнить об этом, можно даже сделать что-то полезное в своей жизни и в этом мире…
Пора вести себя в соответствии со своим возрастом и статусом
Еду на скорости и смотрю на огоньки, наслаждаясь оптической иллюзией. Мир вокруг так красиво преломляется, когда в глазах стоят слёзы…
Они с Антонием молчали на заднем сидении Rolls-Royce и слушали ночь, изливающуюся скорбным потоком сочных капель. Стёкла машины, искристые от дождя, переливались алмазами в свете ночного города. Москва казалась Милане одним смазанным цветовым пятном, мелькающим перед глазами от частого моргания.
– Валентин Петрович развёлся? – спросила она, отвлекаясь от своих мыслей.
– Нет, – не сразу отозвался Антоний.
Милана шумно выдохнула и покачала головой.
– Тебе то что? – удивился брат, взглянув на неё.
– Было бы ничего, если бы я лично не знала его жену и маленьких дочерей! – ответила Милана более раздражённо, чем того ожидал Антоний.
– Они в Италии. А ты, оказывается, поборник нравов, – улыбнулся он.
– Не люблю измены.
Милана посмотрела в окно, стараясь не думать о слухах, окруживших её, и о том, в какие из них успел поверить Джей.
– Речь хорошая была, – помолчав, сказал Антоний. – Думал, ты уже забыла русский.
Милана фыркнула.
– Забыла немного. Полночи сочиняла текст, – призналась она.
На каком языке мои мысли, если с русским такая беда? Если они на языке чувств, то почему тогда я не слышу себя?
– Может, найдёшь общий язык с Бруствером, – неожиданно сказал брат.
– С кем? – не поняла Милана.
– Познакомлю, – пообещал Антоний с загадочным видом.
Оставшиеся пятнадцать минут они ехали молча. Милана инстаграмила, выкладывая фотографии из нью-йоркского архива и создавая видимость нормальной жизни, а Антоний наблюдал за ней, слушая стук дождя.
Когда, наконец, они вошли в пентхаус Антония, Милана впервые почувствовала себя свободной и защищённой от всего внешнего и подавляющего. После похорон она поняла, что не выдержит одиночество в своём гостиничном номере и, не раздумывая, приняла приглашение брата временно пожить у него. Оказавшись в уютно просторных апартаментах, она мгновенно убедилась в правильности своего решения.
– Nice place18, – сказала Милана, пройдя в гостиную вслед за ним.
– Ужин сейчас будет, – Антоний взглянул на часы. – Подождём здесь?
Милана кивнула и опустилась на тёмно-синий диван, с интересом глядя по сторонам.
– Точно, – брат улыбнулся и громко рявкнул. – Бруствер!
