Монтребан поймал за локоть еле волочащего ноги Кисмара. Гремя железом, звеня кяфизами, рухнули в траву Вайтенг и Оран-Майсмит.
– Все живы?
Шевельнулся присевший на землю рядом с лавкой Астриг, вытянул руку вверх.
– Двадцать семь.
Его вид был настолько суров и решителен, что Монтребан захохотал.
– Чего двадцать семь?
– А чего живы?
Тут уже не удержались и воины в торунгах – смешки загуляли по строю, перемешиваясь со звяканьем доспехов, затем запоздало грохнули лучники – до них шутка дошла позже.
Астриг воинственно вздернул бороду.
– Я, вообще-то, про счет.
Монтребан захохотал еще оглушительней. Даже слезы потекли из глаз.
– Граварон, – проронил Фральпин, – граница…
Коффа выпрямился.
Нифель колыхалась в трех шагах. Ее порождения рассыпались, растекались по холмам, скрывались в низинках. Часть оглядывалась, скалилась на людей, но тоже отступала, подвывая, рыча и переругиваясь лающими голосами. Чучелами покачивались посмертия. Оседали, курясь дымками, трупы.
Только великан еще стоял у самой черты, колючий от стрел, и без всякого выражения, будто в пустоту, пялился на полощущие на легком ветерке треугольные флажки над шатрами. Линия цветных камешков изгибалась у его толстых ног.
Монтребан вгляделся. Камешки больше не принадлежали нифели. Граница отодвинулась? Сама? Нет уж, какое здесь «сама»! Три торунга мечников и десять эрье. И Тея. И лучники. И копейщики.
Сама! Ха! Нет, это они врезали, вломили нифели так, что она испуганно поджалась, подобрала свою фиолетовую юбку и вспомнила о приличиях.
Монтребан усмехнулся. Это, конечно, их не спасет, но на сколько-то хватит. Отъедает тварь землю, отъедает. По ногтю, по ахату. Жалко, две последние Капли достались Шуанди. Хоть войной иди. Или сдавайся.
– Ну, что, собираемся? – обернулся он к Хельгронду. – Командуй что ли, се…
Бум-м!
Слова застряли в глотке. Удар был такой силы, что Монтребан с треском прорвал ближний шатер и вихре тряпок пролетел еще шагов десять.
Зола от потушенного костра фонтаном взвилась в лицо. Жалобный звон кяфизов проник в уши. Что-то треснуло в боку. Полыхнул блеском Сартвах. Выдохнув боль, Монтребан перекатился и вскочил на ноги. Его тут же качнуло, повело в сторону, перед глазами поплыли флажки и небо, но он поймал в кулак колышек, зажмурился, пережидая слабость и упрямое вращение земли, а затем, ступая все тверже, двинулся к границе нифели. Кто-то попытался подхватить его справа, но Коффа скорчил такое лицо, что доброхот отступил и растворился.
– Вон!
Над шатрами мелькали гигантские пальцы. Когда они пропадали, земля вздрагивала у Монтребана под сапогами.
Сучья тварь!
Гигант, урод медлительный, все-таки решился покинуть нифель, и, похоже, это его удар отправил Коффу в полет.
Вот тебе и вернули камешки!
Войлок, подушки – к предкам! Тренькнули под сапогом струны ситтара. Монтребан, злой, как не своей смертью почившие предки, насквозь пронзил собой чей-то увешанный коврами шатер и поспел к самому разгару битвы.
Лучники, разделившись на рукава, обстреливали великана с двух сторон. Торунги стояли защитой, щетинились копьями. Несколько фигурок лежали неподвижно.
Гигант ревел и гвоздил кулаками, из-под которых уворачивались четверо… пятеро… нет, шестеро эрье.
Монтребана заметили.
– Коффа! – взлетели мечи. – Коффа! Циваццер!
– Граварон! Грольд! Коффа!
– А-а-а! – заорал и сам Монтребан. – Циваццер!
Небольшой уклон разогнал тело.
