Житейская легенда
Жил парнишка совсем не женатым.
Потому на крутом вираже
В жёны взял обезьяну с гранатой.
Ведь других разобрали уже.
Она тихой казалась овечкой,
Но гранату держала в мешке,
Где хранилась столетняя гречка
От внимательных глаз вдалеке.
Но тоска её жутко заела,
И милашка ударилась в блуд,
Потому, что приятно для тела.
Для здоровья – простор и уют.
Приходили к ней разные гости:
Олигарх, каскадёр, почтальон,
Даже те, кто лежал на погосте,
Но, конечно, не с давних времён.
Появлялись бичи из подвала
И частично блатная шпана.
В миг опасности их выдавала
За троюродных братьев она.
Часто прятала их, где возможно,
Под кроватью, за печкой, в шкафу…
В общем, очень была осторожной.
Ведь она не владела кун-фу.
Милый юноша сердцем ей верил,
Как воспитанный, честный пацан.
Но однажды он, стоя за дверью,
Через щель обнаружил обман.
Удивился, но, правда, не слишком,
Но спросил он: «Ну, что за дела?».
Улыбнулась лукаво мартышка
И гранатой его взорвала.
Утвержденье нисколько не ново:
Обезьянки прекрасны у нас.
Но они без устройства взрывного.
Симпатичнее в несколько раз.
* * *
В павильоне, на телеканале,
От которого разум кульком,
Восторгаются дружно канальи
Существующим бардаком.
В жизни мрачной желается смеха,
Пусть улыбкою станет оскал.
Господа из потешного цеха
В королевстве разбитых зеркал.
Дифирамбы и громкие оды…
Наилучшая из клоунад.
Юмористы в кошмарные годы
Дружным бредом народ веселят.
Это нужно и видеть, и слышать,
Тупость лживых украсит наш быт.
Дикий юмор, срывающий крыши,
Для разбойничьей власти – не стыд.
Не придумать подобных комедий
Жизнь сама чудеса выдаёт.
Свора купленных в пакостном бреде
За монетки поносит народ.
Очень вовремя, как бы, прозрели
Да не просто софисты. Шуты.
Не просты соловьиные трели
В днях дешёвой, блатной суеты.
Смех-то смехом, но времени – дело,
А потехе, как водиться, час.
Как бы телебратва ни потела,
Людям добрым ворьё – не указ.
Сколько страсти, волнений, эмоций,
Ложных истин на лживых губах…
Но Отчизна не просто смеётся,
Пробуждается разум в рабах.
* * *
Когда стоит у власти богодул,
Творец довольно хрупких околесиц,
Мы начинаем верить в ерунду
В незыблемость смешных стеклянных лестниц.
Становимся мишенью мощных бед,
Придуркам доверяя на Ютубе,
И чудится кромешной голытьбе,
Что каждый нищий ходит в царской шубе.
Изрядно там и умников лихих,
Готовых шило поменять на мыло,
С призывом разлюбить бояр плохих,
А добрых обожать. Смешно, но мило.
Нас учит жизни зарубежный хлам,
Советы их давно сродни приказам.
Сидели бы, как мыши, по углам
И не гордились страшною проказой.
В помойной яме иллюзорных благ
С подачи богодула и прохвоста
Позорно прославляется бардак
И вместо городов встают погосты.
Сам чёрт снимает мерзкий кинофильм,
Создав из серой пустоты интригу.
Десятки миллионов простофиль
Легли под богодула и барыгу.
Свирепствуют двуногие мешки,
Наполненные мусором до края,
Присвоив и вершки, и корешки.
Но их не пощадит земля сырая.
Не обойдёт их неуёмный страх,
Ведь ведают, что их дела паскудны.
Останется навеки прахом прах…
Ничтожен блеф, что черти не подсудны.
Нелеп наш богодул, угрюм, труслив…
Не богу он молился для рекламы.
Своих господ лакеи не спасли,
А за спиной лишь рытвины да ямы.
Центральный район
В пёстрой толпе безлюдно,
Лица в профиль, в анфас.
Даже и час в ней судный,
В нём человек погряз.
Время в движенье жутком,
В обыденной толкотне.
Там люди служат желудкам,
А думают, что стране.
Не всем представится случай
