С негромким шлепком босой ногой я наступила в какую-то жидкость, и мне вдруг стало не по себе. Жидкость была тёплой, вязкой, зыбкой; сквозь звенящую тишину до меня начинали доноситься едва различимые звуки, будто где-то едва слышно скрипели несмазанные металлические петли… Нет, это плач… Чей? Плач младенца… Это было похоже на плач крохи нескольких месяцев от роду, но я не могла определить направление – он как будто доносился сразу со всех сторон…
Поднимаю ступню, покрытую липкой массой и, стараясь унять дрожь в коленях, делаю ещё несколько шагов. Шлепки эхом разносятся по коридору, обе ноги вязнут в едва тёплой массе, покрывающей пол сантиметровым слоем. Становится словно бы светлее, и через секунду я понимаю, почему – вдоль стен коридора лежат продолговатые, накрытые белыми простынями тюки. Ровные ряды белёсых мешков, едва различимых во тьме. Это они, они вернулись за мной!
Вскрикнув, я оборачиваюсь, чтобы убежать и с размаху натыкаюсь прямо на массивную решётку. Она что, преследует меня?! С той стороны всё та же всепоглощающая тьма – светлого дверного проёма больше нет, но я судорожно хватаю и в отчаянии дёргаю металлические прутья. Лязг дрожащего металла оглушает, ошеломляет, но эха нет – коридор глотает его прямо так, не жуя. Сзади раздаётся тихий задумчивый голос:
… – Нет ни меня, ни тебя… Мы теперь плод чьего-то воображения…
Я оборачиваюсь и в ужасе закрываю руками рот, подавившись собственным криком. В паре метров от меня, не касаясь земли, в воздухе висит рыжеволосая Аня. Тело её испускает слабое свечение, голова безвольно свешена на бок, а в животе зияет чёрная рана. Из-под разодранной окровавленной кофточки на пол с глухим стуком капает кровь. Она поднимает голову, улыбается мне одними губами и, поманив за собой рукой, мягко разворачивается и плывёт прочь, едва подсвечивая лежащие вдоль стен накрытые белыми простынями недвижимые тела.
Я должна идти. Я ни о чём не думаю – ведь если думать, можно тут же сойти с ума. Я просто должна идти, и я иду вслед за ней, шлёпая босыми ногами по полу, покрытому ровным слоем крови, мимо аккуратно уложенных тел – лишь бы не оставаться здесь, в темноте.
За монотонными шагами вслед за призраком я теряю ощущение времени, как вдруг Аня растворяется в воздухе, а руки мои натыкаются на влажную каменную стену. Обернувшись, я вновь вижу прямо перед собой всё ту же решётку, которая отрезала меня от тёмного устланного мертвецами коридора в тридцатисантиметровом клочке пространства. С той стороны решётки стояла Вера и глядела на меня грустными-грустными глазами. На ней рабочая роба, волосы заплетены в небрежный хвост. Вера, ты ведь жива, правда?!
– Верочка, я что-нибудь придумаю! – Я просовываю руку сквозь прутья решётки, чтобы коснуться подруги, но никак не могу до неё дотянуться.
– Нет, ты ничего не придумаешь. – Она снисходительно улыбается и качает головой. – Не смогла тогда, не сможешь и сейчас.
– Я смогу, я исправлю всё! – Меня накрывает волна отчаяния, слёзы брызжут из глаз. – Только дайте мне вернуться назад!
– Ты же знаешь, что ничего невозможно вернуть, – сказала Вера. – Время движется только в одну сторону.
Силуэт её задрожал, покрылся рябью, словно осенняя лужа на холодном ветру. Вера начала таять, и через секунду последние клочья серого тумана растворились в воздухе.
– Я подвела вас всех! Подвела! – Не в силах больше держаться на ногах, я сползла по решётке на колени – прямо в кровавую лужу. – Простите меня! Если можете, простите!
