Пытаться заставить себя уснуть бессмысленно, поэтому откидываю одеяло и выбираюсь из кровати. Пойду найду что-нибудь поесть. Может, переполненный желудок поможет мне отключиться.
Я сплю только в трусиках, поэтому, чтобы выйти в пристойном облике, хватаю первую попавшуюся белую футболку, которая доходит до бедра, но и она настолько тонкая, что просвечиваются соски. Натягиваю ее, уверенная, что соседи вряд ли проснутся и увидят меня. Хантер сказал, что к шести утра им надо на тренировку.
Но я не права. Один сосед очень даже бодрствует.
Столкнувшись на кухне лицом к лицу, мы с Фитци оба вскрикиваем от испуга.
– Черт! – восклицаю я. – Ты меня напугал.
– Прости. Взаимно. – Он сидит за столом, положив на соседний стул длинные ноги, и держит на коленях блокнот.
Ох, и у него нет рубашки.
То есть, на нем нет рубашки.
Я даже не могу…
Пытаюсь оторвать взгляд от его обнаженной груди, но слишком поздно. В голове уже запечатлелись все подробности. Татуировки, полностью покрывающие его руки. Узор черной краски, который тянется вдоль ключицы до накачанной груди. Его пресс настолько рельефный, что кажется нарисованным. Как и Хантер, он весь мускулистый и поджарый, но если созерцание груди Хантера вызывало восхищение и трепет, то вид Фитца пробуждает во мне сладкую дрожь и желание ощутить его внутри себя.
Хочу прижаться к нему губами. Обвести языком каждую линию и изгиб его татуировок. Выхватить у него блокнот и отшвырнуть в сторону, чтобы самой занять место на его коленях. И желательно, чтобы наши губы соприкасались поцелуем, а в моей руке покоился его член.
Помоги мне бог.
Это необъяснимо. Фитц совсем не в моем вкусе. Будучи окруженной однокашниками, я предпочитала их типаж: рубашки поло, гладковыбритые лица и ослепительные улыбки. Никаких татуировок и щетины.
– Не можешь уснуть? – равнодушно интересуется он.
– Нет, – признаюсь я, открываю холодильник и изучаю содержимое в поисках чего-нибудь съестного. – А ты?
– Должен был лечь еще час назад, но хочу закончить рисунок, завтра на это не будет времени.
Я останавливаю выбор на йогурте с мюсли и бросаю на Фитца взгляд, когда поворачиваюсь за чашкой.
– А что ты рисуешь?
– Кое-что для видеоигры, над которой работаю. – Он захлопывает блокнот, хотя я даже не делала попыток подсмотреть.
– Понятно. Дин говорил, что ты увлекаешься играми. Я думала, ты просто пишешь обзоры. А ты их еще и создаешь?
– Оформил пока только одну. Сейчас работаю над второй, – расплывчато поясняет он.
Очевидно, Фитц не хочет обсуждать эту тему, поэтому я пожимаю плечами и говорю:
– Круто. Звучит интересно. – И усаживаюсь у стойки, снимая крышечку с йогурта.
На кухне воцаряется тишина. Смотрю на Фитца, пока ем, а он, в свою очередь, наблюдает за моими действиями. Ситуация одновременно и неудобная, и комфортная. Пойди разберись.
На языке так и вертится куча вопросов, в основном, о новогодней ночи.
Неужели ты ни капельки не был влюблен в меня тем вечером? Я всего лишь вообразила исходящие флюиды? Ты правда веришь во все дерьмовые вещи, которые обо мне говорил?
Ни один из этих вопросов я не задаю вслух, не хочу показаться ранимой. Ему нельзя знать, как сильно меня задело его осуждение. Пусть сам почувствует себя ужом на сковородке.
– Вам же нельзя кататься на лыжах.
– Да, нельзя, – быстро выдыхает Фитц.
– Так почему поехали?
– Потому что идиоты.
Улыбаюсь и тут же начинаю злиться на себя за такую реакцию на его слова.
