– Может, тебе и в уши затычки, а?.. – выступил он с неожиданным предложением и предвкушающе потер лапки. – А что? Это идея!
– Ага. И на глаза повязку. Ты лучше помолчи. Я готовлюсь морально к встрече со светилами сыскного дела. Мне нужно правильную волну поймать.
– Аф-аф! – за моей спиной радостно взвизгнула Оливка и снова замахала ручками в сторону ангела.
– О, нет! – взвыли мы в один голос, потому что кодовое слово "Аф-аф" означало одно: иди сюда, ангелочек, я буду тебя тискать и выдирать клочьями шерсть из твоей пушистой шкурки, а ты за это будешь называть меня Зайкой и смешно шипеть сквозь зубы.
И все бы ничего, но Оливку-то несла я, а значит, и истязаемого ангела тоже опять придется тащить мне. И после этого Афиноген удивляется, почему я мужиков не люблю. Не вдаваясь в подробности: от них же никакой пользы! Убытки одни.
Скорость движения нашего маленького отряда, конечно же, немедленно снизилась, поэтому до эфората мы добрались только к обеду. Очень не хотелось оставлять Зойку во дворе, но ответственный дежурный по Ивскому эфорскому отделению, а по-простому, местный вахтер, категорично заявил:
– С козлами никак не можно!
И никакие просьбы, обещания всех благ, и даже угрозы не помогли.
Поэтому я привязала вмиг погрустневшую Зойку прямо у дверей вахтерки и, зло сощурившись, предупредила дежурного вояку:
– Если с моей козой что-то случится...
Назидательно подняла вверх указательный палец и оскалилась в недружелюбной улыбке. Вахтер испуганно сглотнул и, кажется, даже пожалел о своей принципиальности. А я потрепала Зойку за ушами и, вздохнув полной грудью, шагнула в серпентарий, именуемый Ивским районным эфоратом, благо ответственный дежурный, не сводя испуганного взгляда с моей козы, соизволил сообщить о том, что весь личный состав в конференц-зале собрался.
– Так указом от первого травня категорически запрещено пьянствовать на рабочем месте! – не поверила я, а вахтер, кажется, обиделся.
– Ничего и не пьянствовать. Начальство к нам новое приехало. Будут под королевским патронажем убийство в Призрачном замке расследовать.
Так что по длинным эфоратским коридорам я шла уверенно и быстро. Развяжусь со всеми делами, заберу Зойку – и домой. А то же страшно представить, во что там Гаврик мою лавку без меня превратил.
На лестнице Оливка начала плакать, а Афиноген вновь завел старую песню:
– Вот не понимаю я, как ты можешь нашу девочку в чужие руки отдать.
Она не наша девочка.
– И не говори мне, что она не наша! Я же вижу, что она и тебя...
Видит он! Я толкнула дверь в конференц-зал и поспешила войти.
В комнате пахло мелом, мокрыми досками, мужскими телами, носками, чесночно-бараньей отрыжкой, пивом и почему-то мятой. Тонкий мятный аромат настолько выбивался из общей картины, что я запнулась на пороге, втягивая в себя воздух полной грудью. Может, показалось?
С задних рядов послышался чей-то стон, а следом за ним восхищенное:
– А я говорил!
Не показалось. Мята.
Посмотрела на шептавшихся практикантов и насмешливо произнесла:
– А у вас, я смотрю, по-прежнему балаган, – и голову вправо повернула, услышав удивленный вздох, споткнулась о знакомый голубой взгляд и с трудом подавила в себе желание попятиться.
– Ты? Ты как здесь?..
И в голосе удивление и недоверие.
Павлик.
Черт.
Он-то что забыл в нашем захолустье?
– А где мне быть? – ответила, немного понизив голос и стараясь не думать о том, что серпентарий в полном составе прямо сейчас строит всевозможные предположения о цели моего визита в Ивск. И «необычную реакцию» вспоминают, конечно же. Интересно, они Павлику о том случае уже рассказали или такую славную историю на потом приберегли? Окинула быстрым взглядом присутствующих.
