– Шахматы лежат.
– О…
– Умеешь играть?
– Нет, но хочу попробовать!
– Ну… будет неинтересно… Ладно, хотя бы правила узнаешь. А я повышу свою самооценку, а то у нас с напарником счёт 1123:1098 в его пользу… – бубню, перемещаясь к шкафу и извлекая доску из сектора, отмеченного застывшими как памятник вечной победе Серёги числами.
– Ах вот что это за цифры! А я-то вообразил, будто вы делаете ставки на скачках робоконей…
– Так, – назидательным тоном начинаю я, выпихнув из подполья обеденный столик и разложив на нём антикварную деревянную доску – один из немногих предметов, находящихся на базе исключительно ради земного антуража, – запомни: справа от тебя всегда должно быть белое поле.
– Ясно! – оживляется тулисианец. – А что будет, если сделать наоборот?!
– Будешь играть… не в шахматы.
– А… во что?
– Том, ты издеваешься? Слушай молча.
Занудно объясняю правила игры, периодически грозно посверкивая глазами на будущего соперника, нет-нет да и вставляющего между репликами наполовину проглатываемое «А что если наоборот?». Более-менее терпеливо дослушав азы, он всё-таки не выдерживает и срывается на длинную тираду, предлагая четыре варианта альтернативных правил рокировки.
– В общем, Том, ты для начала попробуй разобраться с тем, что мы тысячи лет сочиняли, а потом доколёбывайся до меня. Твой ход.
– Надо полагать, наиболее благоприятные начала игры просчитаны…
– Е2 – e4, – выцеживаю сквозь зубы.
И он уже безо всяких вопросов моментально переставляет пешку на доске.
Партия превращается в предсказуемое времяпрепровождение… Уровень владения игрой не даёт мне развёрнуто отвечать на вопросы, рвущиеся из охваченного новой концепцией разума противника, а его ходы достойны пятилетнего ребёнка, да ещё и прикрываются соответствующими комментариями. Упорно возвращаю их, поначалу даже более-менее терпеливо объясняя, почему они никуда не годятся.
Допекает Том уже в миттельшпиле:
– У ладьи должен быть флегматический темперамент, поэтому она предпочитает переместиться всего на одну клетку.
– Хватит выдумывать! Я же заберу её слоном! Темперамент, блин…
Вздыхает и изменяет ход на ещё более несуразный.
– Ну куда, куда! Я же пешкой заберу! – ору я.
И обнаруживаю на лице Тома подозрительное выражение.
– Ваня… как ты сказал? Чтобы был мат, нужно подвести короля под удар и он при этом чтобы не мог… спрятаться или… заслониться, – так?
– Ну.
– Атакуешь ладью – и следующим ходом получишь мат.
Три секунды втыкаю на доску – а потом ещё две борюсь с желанием расшибить её кулаком: этот мудрила в самом деле выиграл.
– Не обращай внимания, – старается он замять, – ты же всё за меня сделал, я только разглядел…
– Флегматический темперамент! – Смех теперь проламывает негодование сразу вдоль и поперёк всего меня. – Признайся, что ты просто пудрил мне мозги…
– Ох… Ничего я не пудрил… каждая фигурка вместе с её положением на поле у меня словно наделена характером. В такой форме… хм… я обдумываю те соотношения, которые тут… Вдобавок в этом есть отвлечённый смысл: нельзя забывать, что у символа может быть воля…
– Конечно, – перебиваю (успевая даже пожалеть, что испортил настолько запущенные дебри), – чего я, дурак, хотел: играть в шахматы с типом, который куда-то запихнул в себя семьдесят языков…
– За сто тридцать восемь земных лет – едва ли слишком быстро.
– Сто тридцать восемь?! Ёлки, ты же так и не сказал… И… как оно – сто тридцать восемь?
