– Где? Воркуют… – Дима махнул от ревности.
Двери хлопнули за спиной.
Он понял: Лена в избе… возьмёт сейчас през и – сделает, что невмочь терпеть… Проститутка!!.. Макс придёт гордый, с пошлыми анекдотами и желаньем развлечься: выпить, блин, в мяч сыграть, покосить, побазарить… Макс живёт полной, так сказать, жизнью: спорт, водка, тёлки. А они – в ж@пе. Влас вот прикинулся, что ничто, кроме как покурить, не хочет, пусть и держал Лену в этом саду и, как знать, изнасиловал б её на фиг, дай ему волю. Хо притворяется, что доволен укладкой трав, что «бухнуть» – это главное. Но в мозгах у них Лена, что их вдруг любит и они в чпоке с ней.
В Диме тоже лишь Лена…
…а она с Максом.
Он завопил ей, но только в мыслях: «Эй! Что ты делаешь?! Я люблю тебя!!!»
Шмыгнул носом, слёзы заткали мир.
– Аллергия, – сник он.
– Love штука жуткая… По себе это знаю. – Хо снял очки на миг. Стало видно щекастую, нос крючком, плоскость с щёлками, что вновь скрылись под линзами. И Хо сел на крыльцо – из камня – с пошлыми шутками:
– Нам на камень нельзя. Простата. Рак. Смерть в конвульсиях.
– Камень, – Влас дымил куревом, – тридцать градусов. Мы в тени. А ещё час назад этот камень наш ловил солнце.
– Кто что словил – по фигу. Хрен с ним… Но! Выпить хочется, – похихикал Хо, сняв сандалию, чтоб мизинцем копнуть меж пальцев.
Дима скривился. Не потому что Хо сделал так, а затем, что за всю их поездку Хо зубоскалил, будто общение значит глум… Фиг! Шуточки значат, что мир не стóит. Этот не так, мнил Дима, ведь зубоскалы, тронь их, вмиг сердятся, подтверждая: есть в мире ценное, что за гранью глумлений. И это ценное есть их «ячество». Зубоскалы внушают: всё дерьмо. Тем, кто слушает, вникнуть бы, что насмешнику и они дерьмо – все, кто слушает. Вот и Хо намекнул сейчас, что, мол, Дима «словил» ныть в ревности, Влас «словил» «Беломор» свой. Хо ж «словил» гнуть бурьян двора граблями. И лишь Макс «словил» – в этом фишка – важное, что желали бы все: Хо, Влас, Дима и остальные.
Влас в коробе выбрал пиво. – Тёплое…
– Пиво, – Хо открыл банку тёмного «Клинского», – быть должно восемь Цельсия для питья, пишут. Здесь же все тридцать.
– Брось в речку, и охладится… – Влас, взяв «Очаково», пил взахлёб; кадык дёргался под щетинистой челюстью.
– Мне, – вёл Хо, – к речке?! Чтобы продраться, надо с собой сто пива, чтобы не сдохнуть. Зной ведь! После вы охлаждай пивцо – а Хо спать пошёл? Вот что думаю: Максик скосит. Тренинг здесь классный, а ему в «Челси»… Мы, блин, потерпим. Стылое круче, нет проблем. Но, однако, в конце концов, градус тот же.
– Да, – согласился Влас. – Пусть Макс скосит. А мы и тёплого…
Дима понял: коль скосить к речке, выйдет действительно, что они слуги Макса, кто, трахнувшись, двинет барином принять ванны, мол. Максу весело… «Чересчур!» – вник Дима, взял тоже пиво, вскрыл его и пил залпом, хоть без желания. «С ней не я…» – изводился он. Почему? Отчего с ней – Макс? Смазливость в лад с глупостью и сноровкой бить мяч – важнее? Да ещё деньги… Так всё и есть, блин! Макса все «хочут». Сельская дева тоже не прочь с ним. Дима же, Влас, Хо, дряхлое старичьё, – пьют пиво… Им ведь не хочется, кроме хренова пива, секса и радостей. Они старые.
– Что, растопим печь? – он вскричал, выпив банку и её кинув.
– Ты приостынь, – Влас буркнул. – Тяги не будет. А топить надо. Стены из камня, сырость. Будет не в масть спать.
