Зной изводил.
– Кондей включи, – молвил Дима, тронувши ворот. Он задыхался.
Макс ухмыльнулся: – Если Россия – пусть целиком, как есть: бездорожье и зной, и мухи. Сам хотел. Все хотели.
– Жесть! – ныла Лена в тряских ухабах, стукаясь в дверцу, то вдруг валясь на Хо голым мягким плечом. – Нам долго?
– Я разве знаю? – Макс глянул в зеркало заднего вида. – Гид ведёт… Ты расслабься.
Дима порадовался кратковременной их размолвке, давшей шанс на его успех.
Хорьколицый же, наклонившись над Леной, тронул бретельку на её лифчике.
Лена дёрнулась прочь к окну. – Офигел, скот?! Что, блин, ты делаешь?!
Дима понял: Лена и налитая, красивая её грудь – разное, спорящее друг с другом, то помогающее друг другу яро.
– Будь, чува, – вёл гид, – проще! – Из «кенгурятника» он рванул ремень дамской сумочки, что была возле Лены, и, когда повалился хлам бижутерии и косметики, цапнул пачку (презервативов): – Порешься? Не ромашка?
Лена взбесилась.
Дёрнув смартфоном в играх-стрелялках, не подымая взор над тяжёлой щетинистой, в мелких оспинах челюстью, Влас негромким, сгущенным басом бросил: – Ты не хами, друг.
Дима, постигнув: Лена спит с Максом (презервативы), – сникнул. Также вдруг понял, что он ничтожество. Он вспылил бы и вызвал драку, и паренёк бы побил его. Влас же хама пресёк спокойно. Лена довольна. Знает, кто защитит её. Этот кто, блин, не Дима.
– Спок! – повернулся гид к Власу. – Гониво? Я, слышь, взял свою штуку – н@х вас… – Он закурил. — Воткнулся?
– Мы здесь не курим.
– Чё тут, детсад у вас?
Пареньку не ответили.
Миновал километр. Избы сбились руинами, за которыми речка стала заметней. Слева по склону были бурьяны.
– Глушь! – бросил Макс.
– В натуре, – вёл паренёк. – Все померли, избы, слышь, разобрали.
– Где ты работаешь?
– А нигде.
– Был в армии?
– Кент, откинулся я, из зоны… Срезал тут одного… Нас в армию не впрягают… Сколько твой джип-то? Ну, стоит бабками?
– Два лимона.
– Есть бухло?
Дима вынул бутылку из холодильника, а Хо дал её в «кенгурятник».
Гид пил и хмыкал: – Мля! – А когда колеи пошли вниз, добавил:
– Всё, кент, приехали.
Цель была от моста в селе и от сельского стадиона, как явил счётчик, в трёх километрах.
Прежде чем съехать с квази-дороги, Макс сказал, что, начнись дождь, снизу не вылезут, джип ведь всё же не танк. Хо вспомнил, что на неделю метео обещало сухо и ясно. Солнце палило.
Тронули в полный трав ров.
Макс бросил: – Краску сдеру…
– Захлюздил? – встрял деревенский. – В августе бы содрал, кент. Там всё дубеет. А тут июль, слышь. Ехай не хлюзди!
Лена вдруг фыркнула, продолжая сидеть лишь в стрингах и в узком лифчике после речки: – Ты же в России! Это ведь Родина! Она что, меньше краски? Краску жалеешь? Родину нет?
Вздев голову, Макс ощерился. Джип скатился.
Травы до стёкол… Пчёлы… букашки… листья обвисли… Дима, с усилием отведя дверь, встал на пороге. Зной одурманил. Он взглянул на отжатую дверью зелень.
– Слева… – рыгнул гид. – Там есть изба, слышь… Звать Ведьмин Кут… Мля, вломно… Чё, остаётесь? Или боитись?
Двигатель замер, но все молчали. Глушь подавляла. Травы, хоть и цвели, – томили. Всем было страшно в их чадный хаос, – всем, вероятно, кроме спокойного с виду Власа.
– Нравиццо? – Лена ляпнула, но чуть зло, раздражённо.
Дима вник, отчего винят женщин в разных грехах. Вот Лена: их провоцирует, хотя все здесь – из-за неё, блин! В действиях и в словах, наговоренных и предпринятых на далёкой теперь уж трассе, тайный мотив – быть с нею. Он, кстати, сам ведь начал в той мысли, что с ней расстанется и она в Москве будет с Максом. Вспомнив идиллию двух влюблённых на море, он отрицал её низвержением «штампов» отдыха. Перешли на Россию, что выражает «глушь». Все решились в
