Алеше ничего не оставалось, как согласиться; они поднялись из-за стола.
– Ну, так вас когда теперь ждать? Завтра? – спросила на прощание Лариса, открыв дверь и поеживаясь от холода.
– Ну да, завтра утром. Мы ведь во вторую завтра?
– Ага.
– Утром и прикатим. – Алеша улыбнулся.
По лестнице спускались молча.
Оставшись вдвоем, Лариса с Зиной немного взгрустнули. Лариса вдруг остро позавидовала, что вот есть же на свете люди, как Алеша с Наташей, живут себе вместе, устраивают жизнь, любят друг друга. А что Наташа строга с Алешей, так это, может, только к лучшему, потому что мужьям спуску давать нельзя. Вон ее Роман… А Зина тому позавидовала, что вот Наташа в положении, но если для Наташи все просто и ясно, то для нее это одна мука. Тоже, конечно, хочется ребенка, дочку, но ведь хочется, чтобы у нее и отец законный был…
– Ну, так допоем, что ли? – предложила Лариса. Они повернулись друг к другу, грустно улыбнулись и начали петь. Также легко и свободно, как прежде, нашли они то общее в песне, что объединяло их, и запели грустно, ладно и хорошо. И вновь с особенным чувством пропели, что «только раз бывают в жизни встречи, только раз судьбою рвется нить…
Только раз в холодный синий вечер
Мне так хочется люби-и-ить…
От «люби-и-ить…» у них сладко щемило в груди. И они тянули это слово как можно дольше, потому что следом снова шли слова о разлуке: «Прощай, пришла разлука, прощай, моя голубка, навсегда…», а не очень им хотелось прощаться, а прощаться надо было…
Закончив петь, они посидели молча, что-то вспоминая… И хотя не разговаривали, не смотрели друг на друга, но чувствовали себя очень близкими, родными, больше даже, чем сестрами.
– И не вздумай дурить на этот раз, – погрозила Лариса пальцем.
– Думаешь, мне самой хочется? Господи, как мне не хочется, если бы кто знал!
– Ну и рожай.
– Ну и буду!
– И правильно сделаешь.
– И сделаю!
– И молодец!
– И мо…ло… – Но не докончив, Зина разрыдалась, уткнулась Ларисе в плечо. Плача, она шептала. – Я хочу дочку, дочку…
– Ну и правильно, правильно, – гладила ее Лариса по голове ласково и осторожно, – и молодец будешь… Родится дочурка, хорошенькая такая, хорошенькая… Глазки голубые, волосы светленькие, знаешь, завиваются так, красивые… Будет говорить тебе: «Мама, мама…» И рассуждать будет, такая славная вырастет. Володьку прогонишь – и все… и мучиться не будешь, правда, правда! Дочка тебя всегда будет любить, никогда не перестанет… Она такая славная, хорошая вырастет…
Придя домой, Зина застала Володю лежащим на кушетке; в углу светился экран телевизора, на столе стояла наполовину выпитая бутылка вина.
– A-а… пришла наконец. Разрешите спросить, где изволили быть?
Зина не ответила.
– Все молчишь? Ну-ну… А домой вообще-то не мешало бы пораньше возвращаться…
«Нашел себе дом», – подумала Зина.
Она села за стол и, подперев лицо кулаками, начала смотреть передачу. Но не понимала, что показывали, о чем говорили. Все хотела начать разговор с Володей, но язык не слушался. Только было решалась: вот сейчас, сейчас – и не могла. Хорошо еще, было темно, Володя не видел, как она мучилась. Он поднялся с кушетки, налил себе вина, спросил: «Будешь?» Зина промолчала. Володя не стал пить, отодвинул от себя стакан.
– Сумасшедший дом какой-то! – сказал. – Совсем взбунтовалась баба. – И ухмыльнулся.
«Нашел себе бабу, – подумала Зина, – телку безответную…»
– Зина, ну что с тобой? – спросил Володя, обнимая ее за плечи. – Ну что ты молчишь, Зинулька?..
